Хемлок, или яды

— Все эти травы, - вздыхает маркиз, - тоже часть Рима, ведь Мраморному городу удавалось сохранять свой сельский облик, пока его не похерил автомобиль. В детстве я видел, как люди еще подбирали на улицах конский навоз.

Детство, словно трава, пробивается наружу тут и там.

— Но зачем тогда вырывать цикуту?.. Колумелла[5]уверяет, что она в любом случае не испортит землю в саду:

Здесь мандрагора грозная растет -

Людской двойник - и хладная цикута...

«Хладная цикута»... Правда, красиво?

— И впрямь очень красиво, - отвечает маркиз, который, благоразумно обращая внимание лишь на внешнюю сторону вещей, ни в чем не замечает подвоха. Он спокойно продолжает вырывать с корнем овсюг, подорожник и «хладную цикуту».

На лестнице Хемлок всегда останавливается перед «Юдифью и Олоферном». Прислоняясь спиной к каменным перилам, упираясь в них заведенными за спину локтями и запрокинув голову, она вступает в темный, беспокойный мир, где под арками перегруженной коринфской архитектуры проносятся люди в латах, а в конце длинных коридоров, выложенных плиткой в шахматном порядке, жестикулируют против света силуэты, тогда как обезумевшие фигуры мчатся, воздевая руки к взметающимся пурпурным драпировкам. Taddeo Zuccari fecit[6]и наполовину стертая дата в темном углу, где кафель пола протерся почти насквозь: 1563. Или 1568?.. Да нет, ведь Дзуккари умер в 1566-м. Тогда, возможно, 1563, или даже 1566, предсмертное творение. С кого же он писал Юдифь? Они же, наверное, были близки с этой опасной белокурой красавицей: выпуклый лоб и заплетенные «раковинами» косы. Она потрясает мечом, держит голову Олоферна за волосы и обнажается сама, оголяет меж волнами белой шелковой рубашки, обшитой золотым сутажом, твердую и белоснежную, как у покойницы, плоть. Нет, она не замахивается на Олоферна мечом, а порывисто его отдергивает, ведь из разрубленного горла уже хлещет кровь, покрывая тонкой розовой пленкой сталь, льется на пол и окрашивает пунцом смятое ложе, а тем временем Олоферн вытягивает руки и раскрывает ладони, словно пытаясь поймать то, что в эту минуту теряет, так никогда и не теряя полностью.

Это страстное произведение некогда принадлежало семейству Ченчи, а маркиз утверждает, что следует читать «1560», и только так: просто лак слегка осыпался, и начертание цифры исказилось. Хемлок вызвалась поднажать на парижскую торговку антиквариатом, с которой маркиз ведет переговоры о продаже картины: сделка никак не сдвинется с мертвой точки, возможно, потому, что он бессознательно оттягивает этот момент. Картина так долго хранилась в семье...