Хемлок, или Яды

Хотя в нем не было нищих или карманников, гетто считалось про́клятым местом, и люди говорили, что чума никогда не проникает туда лишь по милости дьявола. То был не анклав и даже не континент, а почти другая планета, учрежденная папской буллой «Сит nimis absurdum...», ибо так пожелал Павел IV[9], а за ним Пий IV и Пий V, и так желал Сикст V, державший там свою курицу с золотыми яйцами[10].

Астрологи из гетто обязаны были составлять гороскопы для христианских детей, и донна Эрсилия Ченчи воспользовалась этим обычаем, не подав лишь заявку для Джакомо и Бернардо, родившихся за городом, но позаботившись об Антонине и Кристофоро, Рокко, Беатриче и Паоло, а также о пятерых других детях, умерших во младенчестве, - восковых куклах со сморщенными пальчиками, которых Беатриче видела в окружении цветов и белья. Ни разу Лабель не ошибался в своих предсказаниях, - тот будет жить, а этот умрет, - и никогда не боялся он рассказать, что сулило взаимное расположение звезд, или поведать о бурной судьбе семейства Ченчи, о его будущем, полном насилия и опасностей. Никогда, кроме одного раза...

Лабель был невысоким, склонным к полноте человеком с каштановой бородой и носил на шее аметист на кожаной веревочке: камень оберегал от ядов и застольных излишеств. Лабель всегда был в хорошем настроении, которому, правда, противоречил его печальный взгляд. Но однажды в 1577 году, когда февральские дожди затопили Вечный город, этот взгляд исполнился страхом и отвращением. Из осторожности Лабель под каким-то предлогом отказался отдать донне Эрсилии заказанный гороскоп. Она и сама о нем позабыла, и еще до окончания года Пьетро Альдобрандини окрестил маленькую Беатриче.

Она была милашкой. Огромные глазищи цвета темного вина на слегка дряблом личике с очаровательными ямочками, затмевавшими даже плохие зубы. Светло-зеленые волосы цвета молодого овса, заплетаемые в пятнадцать кос, часто растрепывались и падали на спину, ведь она была резвым ребенком, и когда бежала, подобрав подол платья, слышался звон золотой цепочки, служившей ей поясом, на котором висел ажурный шар, наполненный мускусом или росным ладаном.

Беатриче любила шалить, швырять мяч о стену и просто обожала тряпичные болваны, которые она одевала, одновременно с ними разговаривая. Но больше всего ей нравилось гладить или приподнимать Бернардо и Паоло, приходя в восторг от их веса, теплоты и рассеянного взгляда затуманенных глаз, куда слетались на водопой мухи. При запахе молока и крольчатника переворачивалось все нутро, пусть даже порою, не в силах удержаться, она щипала младенцев лишь для того, чтобы затем утирать им слезы. Старшие братья казались такими далекими и пугали своей жестокостью, ну а шесть лет разницы с Антониной представлялись и вовсе непреодолимой пропастью.

— Вы повзрослели на целых десять дней, донна Беатриче, - сказала кормившая ее супом Нанна, - святой отец постановил ввести новый календарь, и после пятого октября теперь сразу наступит пятнадцатое.

Она тут же помчалась к матери, дабы сообщить ей радостную новость, но с разочарованием узнала, что Антонина тоже повзрослела и отныне весь христианский мир зашагает в ногу с папой Григорием[11].

В палаццо можно было найти глухие, темные закоулки, лестничные площадки, куда порою падал косой солнечный луч, на краткий миг озаряя панель, расписанную одноногими фавнами в гирляндах на головах и химерами, плавно переходившими в ветви. Залы обставлялись скудно, поскольку хозяин был прижимист. Ни гобеленов, ни алебастровых ваз, ни парчовой обивки, как в других дворцах знати, а лишь массивные сундуки, жесткие стулья родом из прошлого столетья да несколько неплохих, однако неизменно кровожадных полотен: солдатня истребляла младенцев, Каин убивал Авеля, лучники осыпали стрелами святого Себастьяна, Тезей потрясал головой Медузы, Юдифь перерезала горло Олоферну. Весь мир утопал в крови и был погружен во тьму. Держа Беатриче за руку, донна Эрсилия объясняла каждую картину, подчас вдруг умолкая, сама не в силах постичь загадочный язык кровопролития: чем Авель лучше Медузы, и почему Юдифь достойнее солдат Ирода? Если все подвергать сомнению, можно вконец запутаться и даже умереть от головокружения, представив, что Земля - вовсе не зеленый диск на ладони у Бога-Отца, а обращающийся вокруг Солнца шар. Подслушав подобные разговоры, донна Эрсилия всполошилась и даже в глубине души позавидовала самонадеянному неведению изображенных в профиль на черном фоне молодых бабок с выбритыми лбами и в усеянных россыпями карбункулов эскофионах[12].

— О чем вы задумались, синьора мадре?

— Я задумалась, figliola[13], о том, что рисунок на полу можно воспринимать двояко, - и она показала ей на плитку: мраморные разноцветные элементы складывались в ромбоэдр, который казался вогнутым, стоило лишь представить соседнюю фигуру выпуклой.

— И впрямь! - воскликнула Беатриче, обрадовавшись этому открытию.