Хендерсон, король дождя

Тем не менее, они продолжали рыдать, содрогаясь обнажёнными телами. Только самые маленькие дети с головёнками в виде тыквы с прорезями для глаз, носа и рта обрадовались новому развлечению.

Я развёл руками.

— Ну, Ромилайу, я вообще ничего не понимаю. Ясно одно: наше присутствие на них плохо действует.

— Они плачут дохлая корова, — был ответ.

Оказалось, что люди племени оплакивают скот, погибший во время засухи, и возлагают вину за засуху на себя: мол, они прогневили богов или что-то в этом роде. А поскольку мы были пришельцами, они сочли своим долгом покаяться перед нами и спросить, не знаем ли мы причины постигшего их горя.

— Откуда я знаю причину, если не считать засухи? Засуха есть засуха. Но я скорблю вместе с ними, ибо и мне ведома боль утраты любимого животного.

Я повернулся к плачущей толпе и громко заговорил:

— Ну, ну, мальчики и девочки, кончайте реветь! Я все понял, хватит!

Это возымело некоторое действие: очевидно, они уловили в моем голосе нотки сочувствия. Я вновь обратился к проводнику:

— Спроси их, что я должен сделать.

— Что вы должны сделать, сэр?

— Ну да. Может, есть что-нибудь такое, что мне по плечу? Задавай вопросы!

Он начал им что-то говорить, а тем временем костлявая, гладкокожая, горбатая скотина продолжала издавать резкие, скрежещущие звуки (африканские коровы мычат не на таких низких тонах, как наши). Но хоть люди перестали плакать! Я рассмотрел, что у этих людей оригинальный цвет кожи. Темнее всего она была вокруг глаз. Зато ладони были не в пример светлее — цвета свежевымытого гранита. Это стало для меня неожиданностью. Ромилайу отошёл с кем-то поговорить, а я остался один на один с туземцами. Вот когда я остро почувствовал своё физическое несовершенство. В моем лице есть некоторое сходство с конечной станцией «Гранд Централ». У меня громадный лошадиный нос и растянутый до ушей рот, почти переходящий в ноздри. И глаза, как туннели.

Потом подошёл какой-то человек и заговорил по-английски, что меня здорово удивило. Не думал, что знающие английский язык способны так поддаваться эмоциям! Потом я сообразил, что этого человека не было среди плачущих. По одним лишь его габаритам можно было судить, что он — важная персона. Он был плотного сложения, на один-два дюйма выше меня. К тому же, в отличие от меня, он не был неповоротливым увальнем, а обладал развитой мускулатурой. Вместо набедренной повязки на нем были короткие штаны из белой материи. На поясе он носил зелёный шёлковый шарф, а на могучих плечах болталось что-то вроде короткой блузы, не стеснявшей движений. Вначале у него был довольно угрюмый вид, и я подумал, что он ищет ссоры, видя во мне всего лишь человекообразную поганку, которую, несмотря на величину, можно сшибить одним щелчком. Я ужасно расстроился.

Незнакомец вывернул свои бесцветные, в мелкую крапинку, губы и произнёс:

— Я — Итело. Будем знакомы. Добро пожаловать. Как поживаете.

Я повернулся к нему здоровым ухом и приложил к уху ладонь, чтобы лучше слышать.

— Что-что?

— Итело, — сказал он и наклонил голову в приветственном жесте.

Стоя перед ним в шортах и белом пробковом шлеме, с безобразным разгорячённым лицом, я тоже поспешил отвесить поклон — и стал ждать, что он скажет ещё. При этом я обливался пОтом — опять-таки не столько из-за жары, сколько от пережитого потрясения. Я был абсолютно уверен, что покончил с мирской суетой! Столько протопал по каменистому плато, где казалось, ещё не ступала нога человека; в небесах кротко дремали мегатонны взрывчатого вещества — крупные, как апельсины, оранжевые звезды; и все вокруг дышало покоем и глубокой древностью — я словно попал в совершенно иной мир. И вдруг — эта рыдающая делегация, англоязычный (и, стало быть, поколесивший по свету) субъект и моё идиотское бахвальство: «Покажите, кто вас обидел, я его убью!» — и поджог куста, и демонстрация оружия… одним словом, я вёл себя как клоун. Я бросил на Ромилайу сердитый взгляд, словно упрекая его за то, что он не помешал мне выставить себя идиотом.

Но «субъект» явно не собирался меня наказывать. Вместо этого он взял мою руку и, приложив к своей груди, повторил:

— Итело.

Я сделал то же самое и представился: «Хендерсон». Видит Бог, я не собирался устраивать спектакль, просто не умею сдерживать свои чувства. Миллионы эмоций (особенно отрицательных) бурно машут руками с галёрки моего лица. И я ничего не могу с ними поделать.

— Как поживаете? — сказал я ему. — Объясните, будьте добры, что здесь происходит? Почему все льют слезы, как из ведра? Мой проводник сказал, что они убиваются из-за коров. Должно быть, я неудачно выбрал время для визита. Может, в другой раз зайду?

— О нет, будьте нашим гостем! — возразил он, но, заметив моё разочарование, наверное, догадался, что моё предложение отложить визит было вызвано не только соображениями вежливости и великодушия. — Вы, видимо, полагали, что до вас здесь не ступала нога белого человека? О нет, эти места давно открыты.