Хенингский цикл (сборник)

Трапезная встретила их шкворчаньем жарящейся яичницы. Судя по ароматам, доносившимся из кухни, яичница намечалась с ветчиной и луком. У Вита слюнки потекли: точь-в-точь волчара Хорт, когда мельник хряка разделывал. Фратер Августин хлопотал у стола. Расставив глубокие тарели, уместные в монастырском рефектории не более памятной перины с подушкой, он задумчиво вертел в руках роскошный дражуар [30]– золотой, в форме розетки, с гербами по краям. В конце концов, так и не найдя иного применения сему чуду, монах сложил туда горкой ломти хлеба.

Выглядел цистерцианец осунувшимся, усталым. Белки глаз воспалились, треснули красными прожилками; мешки под глазами набрякли синевой. «Небось тоже голодный!» – посочувствовал Вит, вслух желая святому отцу доброго утра. Однако голод телесный терзал монаха в последнюю очередь. Накануне он провел бессонную ночь. Думал: забегу в библиотеку на минутку, мимоходом! – не тут-то было! Снаружи занялся рассвет, когда фратер Августин опомнился и, прихватив огарок свечи, удалился в поисках места для ночлега. Сон валил с ног, но возбуждение никак не хотело гаснуть. В первую очередь изумлял странный для обители подбор книг.

Ни единого богословского трактата!

Ни одного труда отцов церкви!

Даже Святого Писания…

Тем больший интерес вызывали наличествующие тексты. Отнюдь не крамола или ересь, как следовало предположить, исходя из отсутствия канонических работ. Часть рукописей цистерцианец превосходно знал, о других слышал, третьи видел мельком. Четвертые встретились впервые. Здесь бок о бок хранились свитки, чей возраст исчислялся веками, и относительно новые инкунабулы: всего около сотни. Некоторые догадки, похоже, начали подтверждаться, но высказываться определенно было пока рано.

Зато идти спать – поздно, но надо.

– Господь Всевышний – моя опора!
Дождь, и град, и пуста сума…
Приют неблизко, покой не скоро,
Ах, в пути б не сойти с ума!..

Подходя к дормиторию, монах столкнулся с незнакомцем. Темнота мешала как следует рассмотреть чужака. Мужчина, одет на мавританский манер: длиннополый халат, плащ-марлотта, чалма… Радушно поклонившись, «мавр» произнес – нет, скорее выплеснул на монаха певучую фразу.

– Простите… – растерялся фратер Августин, ничего не поняв. – Я не местный…

«Мавр» умолк. Нахмурился. И вдруг звонко хлопнул себя ладонью по лбу.

– Это я молю о прощении, о брат мой! Успехов в Науке Разумного Поведения!..

На этот раз монах все прекрасно понял. А человек растворился в тени базилики. Цистерцианец мог голову дать на отсечение: «мавр» повторил свою первую фразу, причем язык остался прежним. Лишь чуть-чуть сместил некие едва уловимые акценты. Еще одна загадка? Впрочем, Душегуб предупреждал и советовал хранить спокойствие.

Последовав мудрому совету, фратер Августин отправился дальше.

– …А вот и яичница! О, да вы уже здесь…

Глазунья возникла из дверей кухни в облаке вкусного пара, с трудом неся перед собой увесистую сковороду. Раскрасневшаяся, веселая, пышущая жаром, она показалась Виту на удивление милой. Словно мамка, когда у печки хлопочет, вкусненькое варит-парит… А Глазунья (которая со сковородой), вооружась здоровенным ножом, уже нарезала кусками глазунью (которая на сковороде). Держалась она заправской стряпухой: вчерашняя безумица сгинула. Вит подождал, пока Матильда закончит, отложит ножик в сторону…

– Это тебе…

Протягивая девушке цветок, он явственно ощутил: уши становятся пунцовыми.

Глазунья присела в смешном реверансе:

– Ой!.. спасибо!.. Нет, правда, спасибо! Красота какая! Где ты его нашел?

– На скале… – Вит почувствовал, что сейчас сгорит со стыда. Сломя голову кинулся за стол, притворясь, будто умирает от голода; ухватил кус яичницы, второпях целиком сунул в рот. Обжегся. Из глаз брызнули слезы. Фратер Августин строго посмотрел на мальчишку, но выговаривать не стал. Прочел коротенькую молитву, осенив стол Святым Круженьем, после чего приступили к трапезе.

Завтрак Матильде удался на славу. Троица мужчин расхвалила стряпуху до небес – Глазунья даже засмущалась, чего раньше за ней не водилось.

– Тело ублажили, о душе святой отец позаботился… – Мейстер Филипп аккуратно отер губы платочком. Вынул из-под стола два кожаных футляра, жестом кудесника извлек из первого цитру. – Хорошо бы теперь сердце согреть. Что скажешь, милочка?

– Я?! Я чуть-чуть…

– И я чуть-чуть, – улыбнулся Душегуб. – Значит, получится отличный дуэт. Итак?