Хэппи энд

День открывало серое пасмурное утро. Казалось, что небо, дома и деревья – все выкрашено в один и тот же серый цвет.

Иван стал отпирать кабинет. Услышал звонок и удивился. Было только десять утра. А десять и десять пятнадцать – не одно и то же.

Иван снял трубку. Голос дочери спросил:

– Это кто?

– Это я, – сказал Иван. – Здравствуй, Мариша.

– А ты когда ко мне придешь?

– Когда ты хочешь? – спросил Иван.

– Мама сказала, чтобы ты пришел сегодня обедать. У нас будет лимонный пирог.

«Мама сказала…» Иван догадался. Восемьдесят процентов лучших мужчин – один за другим растворились во времени. А Иван в это время укрепился материально, имеет собственный офис – пусть даже в виде восьмиметровой комнаты, собственную машину – самую дефицитную модель. И гуляет по Арбату с собственной Аникеевой, для которой он лучше ста процентов всего мужского населения. Их, наверное, видели. И передали.

– Я перезвоню. – Иван положил трубку.

Десять пятнадцать. Телефон зазвонил. Иван снял трубку. Спросил:

– Как ты поживаешь?

– Хорошо, – сказала жена. – Ты придешь?

– Я занят.

– Ты что, не хочешь видеть ребенка? – беззлобно удивилась жена.

– Ребенка хочу, а тебя – нет.

– Пожалуйста, приходи к подъезду, – не обиделась Танька. Ее устраивал любой вариант.

Двор не был приспособлен для гулянья: ни детской площадки, ни зелени. Сразу против дома – дорога, по которой выезжали и подъезжали машины, гоняли на велосипедах подростки. Казалось, кто-то кого-то обязательно сшибет: велосипедисты – пеших, машины – велосипедистов.

Иван обратил внимание, что дети во дворе похожи друг на друга, как братья и сестры: смуглые, курчавые, большеглазые. Председатель кооператива был южный человек и принимал в пайщики преимущественно своих. Взаимопомощь малой нации.

Время от времени на балкон выходила толстая женщина и кричала:

– Альбер-тик!

Русские кричат иначе, у них второй звук на два тона ниже. А у южан, в том числе у итальянцев, – второй звук на той же ноте.

– Альбер-тик…

На стоянке против подъезда – «вольво» и «мерседес». В доме жили внешторговцы. Ивану на минуту показалось, что он где-то в Сицилии: смуглые глазастые дети, иностранные машины, толстая женщина на балконе среди развешанного белья.

Иван ждал Маришу. Сейчас она появится – остренькая, вьющаяся, вреднющая, как детеныш Кикиморы. Скакнет на него, обнимет руками и ногами, тут же спросит: «Что ты мне принес?»

Иван ждал Маришу, но спустилась жена и сказала:

– Что ты стоишь, как беженец? У тебя что, дома нет? Пойдем домой.

Она сказала это просто, как само собой разумеющееся, и смотрела незамутненно, будто не было ни его бездомности, ни его Арбата.

Танька ждала. Иван весь сжался, как в тот далекий день во время контрольной. И перед ним всплыло видение: старик и старуха сидят перед телевизором. Старуха толстая, а старик худой. Усохший дедок. Видение было неотчетливое, как будто размыто водой. Иван вгляделся и узнал в стариках себя и Таньку.

* * *