Хер Сон

Семен Семеныч слушал, не отрывая взора от Катерины Матвевны, и в голове его уже складывалась мысль о том, что, действительно, не так оно и плохо, что работа утомительная и до смерти надоевшая кончилась, и теперь у него есть время обдумать новое занятие. Перспектива получается! А Катерина Матвевна тем временем продолжала:

— Семейный кризис — вообще не кризис. Просто нужно некоторым время какое-то побыть одному. Каждый человек имеет право на время «побыть одному». И вы с женой просто друг друга не поняли. А как слово «кризис» увидели, почему-то решили, что это — диагноз неотвратимый, и давай под него отношения свои подгонять. Раз уж вы с женой на диагнозы такие падкие, то вот вам новый диагноз: семейный кризис длится не более десяти дней, а потом семья склеивается и еще прочнее, чем была, становится.

Семен Семеныч почувствовал громадное облегчение, значит, это просто небольшой отпуск, а не конец семейной жизни! Он облегченно вздохнул и улыбнулся, а Катерина Матвевна тем временем разбирала уже другие подарки на части:

— Кризис среднего возраста — это у кризиса возраст, а не у тебя, ты как всегда неправильно все понял. Есть кризисы разного возраста — кризисы-дети, кризисы-молодые, кризисы зрелые и кризисы-старики. И эти кризисы туда-сюда бродят. А ты решил, что раз твой средний, как ты считаешь, возраст, то и кризис твоему возрасту настал, а на самом деле — это кризису 37–42, а не тебе, понятно?

Семен Семеныч покрутил головой и, отдуваясь, сказал:

— Ох, я чувствую, запудрите вы мне мозги окончательно, разлюбезная моя Катерина Матвевна!

— Запудрю — не запудрю, а девять граммов в сердце — постой, не лови! Ладно, мы пошли, а то у тебя еще и кризис самоидентификации случится от передозировки информации, — Катерина Матвевна встала, улыбнулась, округлив полные щеки, прошелестела подолом красного сарафана мимо Семен Семеныча и пропала за дверью, как и не было. Румяные девки исчезли вместе с ней.

Семен Семеныч на полусогнутых ногах добрел до диванчика и рухнул: с информацией действительно случился перебор, и он мгновенно заснул.

Спал он недолго, во сне увидел жену, которая улыбалась и махала ему синеньким скромным платочком из окна тещиного дома, а разбудил его телефонный звонок — Мусса Мармеладовна приглашала к себе на аудиенцию.

— Мне с тобой некогда длинные беседы вести, — предупредила она сразу у порога, я тебе телеграфно все сообщу, а ты мотай на ус, — и она дала в руки Семен Семенычу предмет, напоминающий кисточку, но с очень длинным ворсом, сужающуюся к концу (и вправду — ус, только в оправе!):

— Я тебе странные вещи буду говорить, но ты не удивляйся — это все рецепты испытанные, проверенные. У тебя три беды: денег нет, со службой проблема, и растерялся ты. С деньгами проще всего: ходи бубни — бубновая масть — она завсегда к деньгам. И не пикни! Потому и не пищи, потому что — пики! Масть пиковая — коварная! Вот Туз например — тот значит — УДАР! То есть выпадает тебе такой Тузик, и жди — скоро по башке получишь. А если перевернется вдруг — то это к застолью, к выпивке, к пирушке. Так что и карты у нас — смотря как посмотреть. Переверни свой кризис — и он тебе как раз волшебный пендель получится, а иной пендель слаще пряника бывает…

— А что бубнить-то, я не умею бубнить, — перебивая Муссу Мармеладовну, засуетился Семен Семеныч.

— Да что хочешь, то и бубни. Какие слова тебе бубу напоминают, те и бубни. Вот, например, хорошая бубнилка: «дуб-липа-липа-дуб». Оно вроде как липа, мягкое такое, прогнется, где хочешь, растет быстро, а вокруг дуб, — он крепость дает, твердость, защиту — он и сбережет твои денежки. Очень денежная бубнилка! Прямо валютная!

— Почему это валютная? — удивился Семен Семеныч.

— Так листья же! Зелень! — воскликнула Мусса Мармеладовна, удивляясь такой непонятливости. — А ты что-то спросить хочешь?

— Да, хочу, — Семен Семеныч решил спросить о наболевшем, — совесть меня замучила, заела совсем! Как-нибудь ее усыпить можно, а то она мне уже все уши прожужжала, про Петровича врет, про жену пилит…

Мусса Мармеладовна помолчала, а потом сказала:

— Я что хочу спросить у тебя, Семен, — она посмотрела на Семен Семеныча изучающе, — ты совесть когда лучше ощущаешь: когда одет или когда раздет совсем?

— Не знаю, — оторопел Семен Семеныч, — не наблюдал за этим никогда.

— А ты примерно прикинь в уме все же, — попросила Мусса Мармеладовна.

— Ну, примерно… — Семен Семеныч возвел глаза к потолку, размышляя, — примерно так: я в одежде ее лучше чувствую. Потому что без одежды я только в ванной, но мне тогда не до совести — мне купаться надо. Или вот сплю когда — тоже засыпаю сразу, про совесть забываю.

— Тогда вот что: проверь, в какой одежке совесть у тебя прячется, да и выбей ее палкой-выбивалкой во дворе, где ковры выбивают. Понятно?

— Понятно, — кивнул Семен Семеныч, и спросил:

— А гадать будете? Вы ж обещали хорошего нагадать…

Мусса Мармеладовна улыбнулась, достала с полки колоду громадных карт с таинственными узорами на рубашке, и протянула Семен Семенычу:

— Сними-ка! От себя двигай!