Херувим. Том 1

Уже не спеша, стараясь не шуметь, она принялась собирать игрушки. Целая куча разноцветных лоскутков вместе с ошметками серого ватина вывалилась из большой картонной коробки от конструктора. Наташа увидела, что ткань рвали и резали ножницами. Несколько минут она стояла, не зная, как быть дальше. Ей было страшно, и стыдно за собственную истерику, и жаль одеяльца, единственной вещи, которая осталась от Сережи. Но главное, она не понимала, как говорить об этом со Стасиком и говорить ли вообще.

Она затылком почувствовала его взгляд. Он давно не спал, но стоило ей повернуться, тут же закрыл глаза.

– Сынок, зачем ты это сделал? – ласково спросила она, присела на край кровати и погладила его по голове.

Он продолжал притворяться, что спит.

– Я не буду тебя ругать, наказывать, только скажи, зачем?

Он, не открывая глаз, повернулся к стене и накрылся с головой. Несколько минут она просидела рядом с ним молча, потом отправилась за веником и совком, собрала ошметки своего сокровища, прибрала в комнате, выключила свет и тихонько прикрыла дверь.

Утром, после завтрака, она повторила свой вопрос. Шестилетний Стасик смотрел на нее совершенно взрослыми стеклянными глазами и недоуменно пожимал плечиками.

– А что случилось, мама? Какое одеяльце? Нет, я ничего не знаю.

В трамвае, по дороге в сад, он устроил жуткую истерику, упал на грязный пол в проходе, стал колотить ногами и орать. Наташа решила показать его детскому невропатологу. Доктор посоветовал ей забрать ребенка из сада и, если средства позволят, нанять няню.

С тех пор прошло тридцать лет. Когда Наталья Марковна увидела разодранный матрац, клочья фотографии, она отчетливо вспомнила историю с лоскутным одеяльцем. И почти не удивилась, что на все ее вопросы тридцатишестилетний Стас пожимал плечами и, глядя на нее стеклянными глазами, говорил:

– А что случилось, мама? Какая дыра? Какая фотография? Понятия не имею, куда делось это чертово белое покрывало. Я ничего не знаю, оставь меня в покое.

Глава двадцатая

В коридоре послышались шаги. Сергей быстро сел, спустил ноги и уставился на дверь. Он откровенно признался себе, что ждет Юлию Николаевну с таким чувством, словно у них назначено свидание где-нибудь на Патриарших или на Чистых прудах. За несколько секунд ему успели привидеться утки, скамейки, чугунная ограда, букет тюльпанов и даже хруст целлофана, в который завернуты цветы. Но в палату вошел полковник Райский, и все встало на свои места.

Белый халат был небрежно накинут на плечи. Очки поблескивали, губы раздвинулись в приветственной бодрой улыбке.

– Добрый день. Дайте-ка на вас посмотреть, – он подошел, наклонился и уставился в лицо Сергею. От его пристального ледяного взгляда заныли сразу все швы.

– Ну что, вы довольны результатом? – спросил Сергей, зло глядя в глаза полковнику и видя сразу две свои бесформенные, сине-красные физиономии в стеклах его очков.

– Слушайте, а почему такая враждебность? – Райский отступил на шаг и опустился на стул. – Кажется, я не слишком часто утомляю вас своей скромной персоной, а вы прямо в видеокамеру заявляете, что устали от меня. Обидно, честное слово.

– Я устал от неопределенности. От вранья, которым меня здесь кормят по вашему приказу, – объяснил Сергей, не поднимая головы.

Райский сделал вид, что не расслышал, и продолжал:

– Я уже говорил на эту тему с Юлией Николаевной. Она извинилась за вашу совместную выходку. Между прочим, я вовсе не запрещал ей снимать маску в вашем присутствии. Я просто попросил. Неприятно, когда из тебя делают злодея и деспота. Мы поговорили с ней, она извинилась. Теперь ваша очередь.

– Вы ждете моих извинений, полковник? Они вам нужны?

– Ну а как же! – Райский снял очки и принялся протирать их полой халата, хотя стекла и так были идеально чистыми. – Мы работаем вместе, у нас должны сложиться открытые, доброжелательные отношения. Иначе нам будет тяжело. Ладно, если не желаете извиняться, не надо. Давайте просто забудем этот ваш спектакль перед видеокамерой. В каком-то смысле я даже рад, что вы повели себя так непосредственно, так по-детски, и особенно рад, что у вас с Юлией Николаевной столь теплые отношения. Надо дружить со своим доктором. Это способствует выздоровлению.

– С чего вы взяли? – смущенно рявкнул Сергей.

– Да ладно вам, – Райский противно улыбнулся и даже подмигнул, – присутствие красивой умной женщины всегда бодрит. Если вы обращаете на нее внимание, значит, поправляетесь. Вы нужны мне здоровым, майор. Здоровым и сильным.

– Зачем? – Сергей тоже попытался улыбнуться. Конечно, не получилось. Он впервые почувствовал, до чего трудно разговаривать без всякой мимики, когда твое лицо и не лицо вовсе, а какой-то говорящий гнилой овощ.

– Да, я могу представить, как давно вы хотите задать мне этот вопрос и еще множество других вопросов, – медленно, задумчиво проговорил Райский, надел очки и после паузы спросил уже другим, резким хриплым голосом: – Вы готовы к разговору, майор?