Херувим

– Что, простите? – уставилась на него крашеная официантка, которая как раз подошла поменять пепельницу.

– Ничего! – рявкнул он так, что девушка отпрыгнула.

Кофе был приличный, в меру крепкий. Вообще кухня в этом неприметном заведении оказалась очень качественной. Стас расплатился, оставил щедрые чаевые и еще дал десятку старику швейцару.

До встречи оставалось пятнадцать минут, пробок по дороге не было, и приехал он ровно в шесть, нашел удобное место для парковки, выключил мотор, откинулся на мягкую спинку и закрыл глаза.

«Спившийся человек, живущий в Выхино без телефона, на деньги сестры, ни на что не способен, – думал Стас, – правда, есть алкоголики, которые от запоя до запоя вполне вменяемы. Но с другой стороны, десять лет зоны могут сделать любого полнейшим дерьмом. Или наоборот? В зоне есть шанс стать сильным и даже очень сильным. Могло такое произойти с Юркой Михеевым? Если бы он там стал сильным, он жил бы сейчас как-то иначе».

Перед ним возник зыбкий образ худенького невысокого мальчика. В двадцать лет Михеев выглядел подростком, у него были мягкие светлые кудри, большие круглые голубые глаза, нежный румянец во всю щеку. Он смешно гримасничал и размахивал руками, когда рассказывал что-то. Сокурсники называли Михеева Мультиком. Хриплый, тяжелый бас никак не вязался с его несерьезной внешностью.

У Юрки Михеева был голос Высоцкого, он действительно знал наизусть почти все его песни и пел под гитару так, что, если закрыть глаза, невозможно было отличить от оригинала. Известно, как любят Высоцкого уголовники. Юрка мог стать в зоне уважаемым человеком. Даже вором в законе мог стать.

– Ни-фи-га! – шепотом выкрикнул Стас. – Михеев ничтожество, слабак, жалкий фигляр. Его, скорее всего, в зоне опустили. Московский мальчик из интеллигентной семьи, балованный, изнеженный, почти женственный, обязан стать петушком в зоне.

Зыбкий образ все еще плавал перед Стасом и как будто усмехался. Губам стало щекотно от шепота, Стас испугался, что в который раз говорит вслух, с самим собой. Он тряхнул головой, широко распахнул глаза. Перед ним было ветровое стекло, забрызганное грязью. Вокруг сновали машины и люди. Накрапывал мелкий серый дождь.

«Михеев мог стать в зоне кем угодно, – подумал он, – совершенно не важно, кем он стал. Главное, он ничего не знает и никто не знает. Вообще никто. Ни одна живая душа. Как можно знать то, чего не было никогда?»

В стекло постучали. Стас вздрогнул и так резко повернулся, что потянул какое-то сухожилие в шее, поморщился от боли, подумал, что теперь будет долго при каждом движении болеть шея, и не сразу разглядел девушку, которая стучала в стекло. В глаза бросился плащ из тонкой кремовой кожи, шелковый бежевый шарф, прядь распущенных светлых волос.

– Вы Петя? – спросила она, когда он опустил стекло.

– А вы Ирина? – Он заставил себя улыбнуться и открыл дверцу. – Садитесь в машину. Дождь.

Она долго возилась с зонтиком, наконец опустилась на сиденье рядом с ним. Она была удивительно хороша, как будто сошла со страницы модного журнала. Высокая, очень худая. Волосы серебристо-пепельные, тяжелые, атласные, до середины спины. Белая тонкая кожа, длинные кошачьи глаза, но не зеленые, как у кошки, а совершенно черные, с перламутрово-голубыми белками. Высокие скулы, тонкий прямой носик, крупный чувственный рот. На своего низкорослого неказистого братца она ни капли не была похожа. Салон наполнился ароматом каких-то головокружительных духов. Стас тут же заметил настоящие крупные бриллианты в ушах и на пальцах, сумочку и сапоги из светлой страусовой кожи. Сапоги были совершенно чистыми. Если бы она прошла пешком хотя бы сотню метров, непременно заляпала бы их грязью.

– Здравствуйте, Петя, – она улыбнулась ему так сладко, словно собиралась поцеловать, – вы потрясающе выглядите. Ни за что не узнала бы вас.

– Ну конечно, лет семнадцать прошло, – улыбнулся в ответ Стас, – вы были такой маленькой, а я был всего лишь сокурсником вашего старшего брата, мы с вами встречались только два раза, страшно давно, как будто в другой жизни. Как вы можете меня помнить?

– А вот и нет. – Она откинула длинную прядь и уставилась на него в упор, не моргая. – Именно вас, Петя Мазо, я запомнила лучше, чем других. Вы были таким милым закомплексованным толстячком с дурацким хвостиком на затылке, а я была подростком и тоже подыхала от всяких комплексов, поэтому сразу обратила на вас внимание. Почувствовала родственную душу. Вы починили мой магнитофон «Электроника». В соседней комнате все танцевали при погашенном свете, а вы возились с моим кассетником. Помните?

– Совершенно не помню, – пожал плечами Стас.

– Он потом еще очень долго работал, мой магнитофончик, – произнесла она медовым голосом, продолжая смотреть на него в упор, – да, Петя, вы были уютным добрым толстячком, а теперь вы настоящий красавец, можно запросто голову потерять. Женаты? Есть дети?

– Нет. Ни жены, ни детей.