Херувим

– Просто у меня начались настоящие глюки, – спокойно объяснил Стас, – во-первых, никто не знает, что я здесь. Во-вторых, они раздумали меня убивать. В-третьих, я ведь здорово накурился марихуаны, а вчера принимал экстази. Конечно, меня заглючило. Это шиза какая-то, заглючило меня, и все дела…

– Извините, какой это язык, сэр? – тревожно улыбнулся старый грек.

Вдали послышался тонкий вой полицейской сирены. Стас закрыл глаза и откинулся на спинку пластикового кресла. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его оставили в покое.

Все как будто сговорились постоянно напоминать ему о том кошмаре, который пришлось пережить в Москве. Каждое утро он уезжал из дома, носился по острову на своем мотоцикле и возвращался поздно вечером, надеясь, что все легли спать. Но они не ложились, ждали. Ему было тошно оставаться на вилле с родителями. Ему не нравилось смотреть на отца и вообще находиться с ним рядом. Чем-то нехорошим пахло от любимого папочки, чем-то совсем новым, тревожным и таким нездоровым, что запах улавливал даже нечуткий нос Стаса. Он инстинктивно боялся заразиться и избегал отца.

Мать ныла, лезла с разговорами, прислуга косилась как на прокаженного.

В крошечном городке, неподалеку от виллы, у самого въезда, был пункт проката автомобилей. Два дня назад Стас остановился, чтобы поменять там деньги. За хлипким конторским столом, заваленным цветными каталогами с фотографиями машин и ценами, сидела грудастая женщина в белой футболке.

– Почему вы такой грустный? – спросила она по-английски, отсчитывая ему бумажки.

Он взглянул на нее внимательнее и обомлел. На скуластом лице светились голубые скандинавские глаза. Короткие волосы выгорели до льняной белизны. Большой подвижный рот, пухлые мягкие губы. Она была некрасивая, широкая, грубая, но вся литая, глянцевая, смугло-розовая. Под тонкой футболкой жила своей отдельной, свободной от лифчика жизнью шикарная упругая грудь.

У Стаса пересохло во рту. Глаза его стали излучать томное сияние, голос приобрел глубокие бархатные нотки. Он ослепительно улыбнулся и сообщил, что ему надо взять напрокат самую дорогую машину, но не сейчас, а через неделю. Она принялась листать каталоги, расхваливать автомобили. Он в ответ понес совершенную околесицу, рассказал, как в прошлом году в Испании взял джип, у которого оказались внутренности «Запорожца». Она, конечно, не имела понятия, что такое «дзяпорожитс», и он, усевшись напротив, принялся смешно объяснять, наслаждаясь ее хриплым смехом и тягучим томным «О-о, ю киддинг!».

Стас чувствовал, что уже не говорит, а поет и слова не имеют значения. Он мог врать как угодно, она сердцем услышала его древнюю утробную песенку, как тетерка сквозь чащу слышит требовательный брачный зов тетерева.

Через десять минут он уже знал, что она из Швеции, зовут Матильда, двадцать четыре года, зимой учится в Стокгольмском университете, третье лето подряд приезжает сюда подрабатывать. Всегда мечтала познакомиться с настоящим русским «мюджиком», но здесь, к сожалению, очень мало русских туристов, а те, что есть, не заходят к ней в офис, а если и заходят, то попадаются все какие-то пузатые, хмурые и ни слова не понимают по-английски. Русский язык ужасно смешной, если послушать со стороны. Контору свою она закрывает в девять вечера, и, кроме дискотеки для «голубых» и «розовых» в соседнем городке, нет никаких развлечений. Она обожает лобстеров и тигровые креветки гриль, но для нее это очень дорого и она с удовольствием поужинает с ним сегодня в рыбном ресторане.

Когда она встала и вышла из-за своего хлипкого конторского столика, Стас увидел тугие джинсовые шорты, готовые лопнуть при первом прикосновении.

День показался ему бесконечным. Он до одури плавал, валялся на ближайшем пляже, наливался ледяным пивом, обгорел до томатной красноты. Ровно в девять вечера крепкий торс Матильды опустился на седло его мотоцикла, сильные руки, покрытые золотистым персиковым пушком, обхватили его талию, упругая грудь плотно прижалась к его спине, и горячий ветер ударил в лицо.

В ресторане они так поспешно расправились с огромным лобстером, что не успели почувствовать вкуса. Стас расплатился и, обняв Матильду, прошептал ей на ухо:

– Теперь поедем к тебе.

– Нет, лучше к тебе, – возразила Матильда.

– У меня семья, – вздохнул он. Но тут же уточнил на всякий случай: – Родители очень «олд фэшен».

В ответ она, невинно потупившись, заявила, что еще недостаточно хорошо с ним знакома, чтобы приводить к себе домой, и сначала надо просто погулять.

– Я обожаю купаться при луне, – сказала она и повела его на пустынный пляж. Там, в лимонном лунном свете, под шелест волн и свист кузнечиков, они поспешно избавились от своей условной одежды и принялись за дело. Сначала упражнялись в воде, потом на берегу, стоя и сидя на полотенце. Но это оказалось неудобно. Хотелось прилечь, а камни были жесткими и холодными. Матильда немного подумала и решила, что теперь знает Стаса значительно лучше.