Каменный мешок, три на два метра, в который его поместили, был почти пуст. Узкая кровать, впаянная прямо в стену, небольшой стол, опять же буквально являющийся продолжением его тюрьмы, и стул — прикрученный к полу, вот всё чем ему дозволялось владеть. Ни окон, ни решёток — одни вход, он же и выход. Через узкий лаз вентиляции нельзя было просунуть даже кончик ногтя, стальная дверь, что как и стены была дополнительна усилена фуин, имела лишь небольшое окно для передачи еды, и то, хитрый механизм мгновенно захлопывал узкий проём, стоило его открыть с другой стороны — достаточно что бы передать пищу, но вот увидеть хотя бы отблеск коридоров — нереально.
Освящение, как уже было сказано, являлось полностью искусственным и не просто так. Встроенные в стены печати постоянно вытягивали из узников чакру, а потому ни одна печать или техника внутри казематов долго бы не продержалась, а вот с механизмами таких проблем не было.
Помимо постоянного нахождения на грани чакро-истощения, заключённого ждала и иная пытка — изоляция. С ним никто не говорил, к нему никого не подпускали, охрана, казалось, просто игнорировала факт его существования и несла караул рядом с пустой камерой!
Поначалу это казалось благом. Когда его только доставили сюда, и ежечасно водили на допросы, вызнавали все подробности произошедшего, деталь за деталью вытаскивая всё о самом роковом дне в его жизни на поверхность, Данзо с радостью возвращался обратно в камеру, позволяя истерзанному разуму забыться в этой тишине. Потом стало хуже. Его не пытали, но это было и без надобности: Яманака, с их проклятыми ментальными техниками, Учихи с их ужасающими глазами, Кагуя что планомерно читали его чувства как открытую книгу! Его, раз за разом, проводили через этот ад, пытаясь найти ещё хотя бы крупицу информации, выявить хоть одну зацепку указывающую на то… на то… Ничего они так и не нашли. Юный Шимура понял это, когда его в очередной раз, в беспамятстве, истощённого, на грани горячки, доставили в камеру и с тех пор так и не беспокоили.
Находясь в полной изоляции, Данзо мог только догадываться какая участь его теперь ожидает — казнь? Тюрьма? Изгнание? Последнее вряд ли. Не станет Совет Кланов так рисковать, и отпускать кого-то вроде него на свободу, даже если вина так и не была доказана — он бы не стал. Впрочем, собственная участь быстро перестала его волновать. Сложно горевать о скорой погибели, когда не испытываешь к себе ничего кроме презрения и ненависти. Ооо~, если бы его палачи хоть на мгновение дали бы ему в руки кунай, он бы и сам свёл счёты с жизнью, но те всегда были на стороже, а иные попытки были обречены на провал — за ним следили, в этом Данзо не сомневался ни на мгновение, и любые варианты воздать себе по заслугам тут же бы пресекли.
Однако, словно в насмешку, вскоре всё в очередной раз стало хуже. На смену апатии и мыслям о смерти, пришли видения. Тот злополучный день являлся ему в кошмарах, стоило лишь на мгновение прикрыть глаза, снова и снова. Вот только каждый раз картина неизменно менялась. Черты лиц, место действия, последовательность событий, походили на восковую свечу, что прогорала тем быстрее, чем больше он концентрировался на ней. Его воспоминания деформировались, оплывали, обнажая то, что до этого было скрыто под пеленой наваждения.
Спустя пару дней, а может и неделю, Данзо наконец вспомнил. Он всё вспомнил! И именно тогда, впервые за долгое время, в его глазах разгорелось пламя решительности. Юный шиноби понимал — риск того, что его просто обманули велик как никогда, но сердце отказывалось признавать доводы разума. Те дни, когда он был полностью убеждён в том, что повинен в смерти своего учителя и его брата, были худшими в его жизни. Теперь изменилось немногое, но в этой версии он боролся! Сопротивлялся как мог! Он пытался хоть что-то изменить, а не шёл на заклание как овца! Это знание придавало сил и заставляло его вновь цепляться за жизнь. Не ради себя, но ради Сенсея, ради его жертвы… и мести за его смерть!
Поставив перед собой цель, и поклявшись, во чтобы то ни стало, достигнуть её, Данзо вновь стал похожим на себя. Еду, от которой он прежде неизменно отказывался, он сметал почти не жуя и не чувствуя вкуса, физические тренировки, которые забросил, — возобновились с утроенным усердием, но главное теперь он думал — не пялился часами в стену, жалея себя и мечтая со всем поскорее покончить, но неизменно размышлял о том, как ему выбраться от сюда и сдержать данное самому себе слово.
Правда с последним были проблемы. Идей не было, как и возможностей, но позволять себе вновь скатится в пучину отчаяния Шимура не собирался, а потому, когда дверь его камеры неслышно отворилась, он без страха встретился с парой пронзительно зелёных глаз, что не мигая смотрели прямо на него.
Стороннему наблюдателю ситуация могла бы показаться комичной — он лежит на полу, выполняя очередной подход, а прямо над ним, чуть сгорбившись и склонив голову, чтобы не задевать длинными рогами низкий потолок, алым утёсом возвышался Глава Клана Кагуя.