Хидэёси. Строитель современной Японии

Тем самым Ваньли ни на пядь не изменил всегдашней китайской политике — как милостивый государь он согласился уладить разногласие, возникшее между двумя странами — его данниками, но весьма кстати напомнил о своей власти и своем желании установить порядок, соответствующий его принципам: пусть каждый остается у себя, Китаю никто лично не нужен, а то, что называется «торговлей», — лишь источник нескончаемых беспорядков. Ваньли, наконец, организовал раздел земель между своими беспокойными соседями, подчинив, конечно, Корею Японии, но лишь в той мере, в какой последнюю контролировал Китай.

Может быть, впервые в своей жизни авантюриста Хидэёси не знал, как поступить. Что все-таки произошло? Его наместники в Корее, Кониси Юкинага и Найто Дзёан, остававшиеся на полуострове в 1594 и 1595 гг., конечно, были вынуждены начать переговоры; что же они могли обещать, опасаясь сделать неверный шаг? Тем не менее эти семь предложений отчасти воспроизводили то, чего требовал сам тайко: брачный союз — пусть второстепенный — между обеими коронами; признание прав, приобретенных Японией на Южную Корею; таким образом, Найто Дзёан вполне четко передал требования своего господина; более того, Хидэёси даже сделал шаг вперед, приняв принцип вывода своих войск, что его скорее устраивало.

Но запрет на торговлю, восстановления которой он как раз добивался, и, более того, упоминание его в качестве фиктивного «царя Японии» покрывали его позором. Что было делать? Как вести себя с этими послами? То, что ему хотелось бы, рыцарская мораль категорически запрещала. Пришлось ждать, ждать последней чайной церемонии, ждать конца танца саругаку, в котором не побрезговали принять участие его лучшие вассалы. Пришлось дождаться окончания дня и возвращения уполномоченных в их квартиры, чтобы потом резко прервать всякие переговоры и, больше не вступая в переписку, возобновить войну, даже не питая иллюзий относительно ее исхода. Помимо того, что честь его задета — а это худшее страдание для человека его типа, — Хидэёси смутно ощущал, что все вокруг него способствует противостояниям, которые его уже утомили: китайцы по-прежнему жили под страхом нападения вако, пиратов, которых они называли японскими; к тому же они ничуть не утратили своей былой надменности и как будто даже более, чем когда-либо, считали себя центром мира; и в Японии он видел вокруг себя непостоянный военный класс, готовый к верности кому угодно и к измене кому угодно, потрясенный тем единством, которое было отвоевано за восемь лет под эгидой одного человека — его самого, человека, который, дав им официальный ранг, также закрепил их в своем положении, навсегда запретив беднейшим из них иногда возвращаться к крестьянским заботам предков. Что в мирное время делать человеку, который имеет право заниматься лишь военным ремеслом? И, кстати, ничего другого не умеет?

Значит, он пойдет на войну! В январе 1597 г. войска верных Като, Кониси и Набэсима вновь отправились в Пусан, обнаружив там небольшую охрану, которая сохранилась. Месяцем позже вышел целый флот, взявший на борт 140 тысяч человек и даже сумевший в июле внезапно захватить на острове Кочже корейские корабли, отличавшиеся намного более высоким уровнем техники, а в августе Курода Нагамори столкнулся с китайским отрядом, обратив его в бегство под Ульсаном. Здесь японская армия приобрела свою репутацию, прочную и заслуженную, самой маневроспособной на всем Дальнем Востоке.

В сентябре Хидэёси получил трофей, наполнивший его злобной радостью, — носы и уши, отрезанные у сотни трупов корейцев. В наших глазах — зловещий дар, но его надо соотнести с традиционным обычаем «проверки голов», позволявшим одновременно опознать важных мертвецов, если они есть, и оценить масштабы потерь противника. Отправка голов в большом количестве со столь отдаленной территории, как Корея, была связана со сложными практическими проблемами, и японские полководцы, всегда уважавшие традиции, предпочли отрезать носы и уши. С благими намерениями, чтобы обеспечить достойное обращение с останками врагов, Хидэёси велел похоронить их в ограде храма, который он только что возвел для гигантского Будды, — Хокодзи. Чтобы обозначить погребение в соответствии с обычаем, всегда почитавшимся с железного века, сверху насыпали холм, который и сегодня еще называется «холмом ушей» (Ми-мидзука) или «холмом носов» (Ханадзука). Потом с той стороны более ничего не менялось.