Хикиваки (СИ)

Засранец, но оттолкнуть его у меня не получилось. Он быстро развернулся, забрался пальцами в волосы, чтобы удержать мою голову, и обозначил свои намерения настойчивым поцелуем. Я чувствовал его губы, дыхание, вкус и запах, лёгкие касания кончика языка, но не собирался разжимать зубы и отвечать ему. Мне казалось, что он слышит стук моего сердца. И у меня кружилась голова. Эти ощущения походили на те, что я испытывал когда-то перед самым первым своим танцевальным выступлением. Тогда я дико нервничал и боялся. Сейчас я боялся тоже ― боялся разочароваться.

Вспомнился Бэкхён. Очень вовремя, нечего сказать. Но он говорил много всего ― иногда полезного, иногда ― не очень. И, взвесив все его слова, я подумал: если всё с этого началось, почему бы этим и не закончить? Хоть какая-то симметрия будет. И будет отличный повод для того, чтобы поставить жирную точку по взаимному согласию.

Хань немного отстранился, глядя на меня с необъяснимой обидой в глазах.

― Ты в самом деле этого хочешь? ― уточнил я хриплым от волнения голосом. И он коротко кивнул. Сам виноват. Что ж, я больше не собирался сдерживаться, пускай знает, что это такое и на что похоже.

Под его тихий стон мы врезались в дверцу шкафчика, потом я прижал его спиной к стене. Долгий поцелуй случился у раковины, и она краем впивалась в поясницу Ханя. Нас швыряло по помещению, как бочку в трюме корабля во время шторма. Полотенца куда-то подевались, да и чёрт бы с ними, а мы всё никак не могли остановиться на удобной для обоих позе, чтобы стать ближе, ещё ближе ― одним целым.

Я всё-таки сошёл с ума. Или мы оба. Никогда не думал, что способен мучить кого-нибудь с таким пылом. Или же я просто выплёскивал накопившуюся боль, показывал её Ханю. Как ни печально это признавать, но если бы он, вдруг спохватившись, попытался меня остановить, у него ничего бы не вышло. К слову, есть такая уголовная статья… Но он не пытался меня остановить, он продолжал меня провоцировать даже тогда, когда морщился от боли.

Мои ладони жадно скользили по его телу, а губы обжигали его шею и плечи. Поцелуи походили на укусы, а укусы ― на поцелуи. Хань хватался за меня и повторял моё имя. Хуже не придумаешь, потому что моё имя, произнесённое его голосом, вышибало из головы последние остатки разума. Ещё хуже то, что Хань прекрасно это знал.

Мы споткнулись о лавку, сдвинув её к шкафчикам, после чего я благополучно на неё упал, а Хань ― на меня. Так и замерли: я сидел, слегка откинувшись спиной на дверцу шкафчика, а он ― у меня на коленях и лицом ко мне. Хань медленно провёл кончиками пальцев по моему лицу, погладил подбородок и заставил немного запрокинуть голову, затем наклонился и мягко коснулся моих губ собственными. Выдох и едва различимый шёпот:

― Чонин…

― Что?

Его ладонь опустилась вниз, скользнув по моей груди, остановилась между нами и легла на твёрдое и горячее доказательство моего возбуждения. И Хань вновь произнёс моё имя, касаясь моих губ своими.

Я на ощупь изучал пальцами его спину, поясницу, слегка сжимал ягодицы и продолжал сходить с ума, слыша своё имя всё чаще.

― Что ты хочешь от меня? ― То ли укус, то ли всё-таки поцелуй с отчётливым привкусом боли.

― Просто потанцуй со мной… ― Он легкомысленно подставил губы под новый болезненный укус, потом добавил почти неслышно: ― Танцуй во мне…

Хань определённо знал, чем меня можно уложить на обе лопатки. Запрещённый приём, но он сработал, потому что я ни разу в жизни не отказывался от предложения потанцевать. Под руками его гладкая кожа, лодыжки, выпуклые икры, твёрдые колени, бёдра, что так сильно меня сжимали ― он как будто боялся, что я убегу.

Ещё один поцелуй, похожий на затяжной прыжок с парашютом. И хриплый шёпот под ухом с прикосновениями губ к моей шее. Не сразу понял суть, ведь я же старательно сходил с ума, но после сообразил ― Хань перешёл на китайский. И на второй раз разобрал своё имя ― китайскую версию. Сплошной ряд из холодных и твёрдых звуков, только в самом конце тёплой нотой чуть мягкий “н”.

Он держался за мою шею и уверенно опускался вниз, до предела, потом он поднимался, освобождался от меня почти полностью, но резким движением подавался назад и тихо стонал, отчётливо ощущая меня в себе. Он сам мучил себя сильнее, чем мог бы мучить его я.

Я оглаживал его бёдра, помогая ему двигаться, и заставлял отвлекаться на поцелуи. Он напоминал мне лёгкий и свежий бриз в летний день. И он умел причинять мне боль, хотя я так ни разу и не смог разозлиться на него по-настоящему.

Хань водил пальцами по моему лицу, забирался в волосы, удерживаясь одной рукой за шею и продолжая двигаться. Темп медленно, но неумолимо нарастал. Хриплое дыхание прерывалось стонами или паузами для поцелуев, но всё равно этого было мало. Я не позволил Ханю кончить ― рано. Я всё ещё хотел его.