Химават

Исконно русское звучит во всем, что творил Мусоргский. Стасов был первый, кто привлек мое внимание к Мусоргскому, хотя в то время многие игнорировали Мусоргского и считали бесполезным продолжение его творчества. Окружение Стасова, каким бы многочисленным оно ни было, всегда было очень влиятельно, и все, кто посещал первые Беляевские концерты, становились почитателями этого русского гения.

Может быть, теперь и вся жизнь Мусоргского протекла бы под более благоприятным знаком. Может быть, теперь сразу бы поняли и оценили, и озаботились о лучших условиях для творчества. Может быть… А может быть, и опять не поняли бы, и опять отложили бы настоящее признание на полвека, а то и на целый век — всяко бывает. Добрые люди скажут, что невозможно и представить себе, чтобы сейчас могли происходить всякие грубые непонимания, вандализмы и несправедливые осуждения — так говорят оптимисты, пусть же многие уроки прошлого послужат для улучшения будущего.

Радостно слышать, что русский народ будет праздновать столетие Мусоргского. Значит, оценили накрепко. Будет поставлена “Хованщина”.

Поймут, что не нужно делать несносных купюр, не следует самовольничать, изменяя текст, пусть встанет во весь рост создание великого русского творца.

Чем полнее, чем подлиннее будем выражать великие мысли, тем большим неиссякаемым источником они будут для всего народа.

Слава Мусоргскому!

Станиславский

Добрый глаз редок. Дурной глаз в каждом доме найдется.

Мне говорили, что Станиславский заставляет своих учеников: “Умейте в каждой вещи найти не худшее, но лучшее”. Чуткий художник знал, что огромное большинство людей с наслаждением служит культу худшего, не зная, как подойти ко всему, что приносит радость.

С великим рвением люди умаляют то, что им не по нраву. Какое долгое время они готовы проводить около того, что им показалось отвратительным. Встреча с чем-то нелюбимым порождает яркие слова, блестящие сравнения. И быстры тогда человеческие речи, и сильны движения. И горят глаза.

Но зато как медленно-скучны бывают слова похвалы и одобрения. Как страшимся мы найти и признать. Самый запас добрых слов становится бедным и обычным. И потухают глаза.

Удалось испытать одного любителя живописи. За ним ходил с часами и незаметно замечал время, проводимое им около картин. Оказалось, около картин осуждаемых было проведено времени с лишком вдвое больше, нежели около вещей одобренных. Не было потребности смотреть на то, что, казалось, доставило бы ему радость; нужно было потратить время на осуждение. Наконец я сказал ему: “Теперь знаю, чем вас привлечь. Надо окружить вас вещами ненавистными”.

Мы, славяне, особенно повинны во многоглаголании худшего. В Европе уже приходят к замалчиванию худого, конечно, кроме личных выступлений.

Но великие мастера всегда считают: если что показалось плохим, значит, оно не достойно обсуждения. Жизнь слишком красива, слишком велика, чтобы загрязнять себя зрелищем недостойным. Слишком много радостного, много заслуживающего внимания. Но надо знать бодрость и радость.

Надо знать, что нашему “я” ничто не может вредить. Останавливаясь перед плохим, мы у себя отнимаем минуту радости. Удерживаем себя вместо шага вперед.

Учиться радости, учиться видеть лишь бодрое и красивое! Если мы загрязнили глаза и слова наши, то надо учиться их очистить. Строго удержать себя от общения с тем, что не полюбилось. И у нас жизнь разрастется. И нам недосуг станет всматриваться в ненавистное. Отойдет ликование злобы. И у нас откроется глаз добрый.

Эти возвышенные мысли пришли мне на ум после встречи со Станиславским. Он был не только магнетической личностью, но и неутомимым сеятелем всего ободряющего и созидательного. Можно сказать, что он действительно имел глаз добрый.

С грустью в Гималаях мы приняли известие, что Станиславский ушел с земного плана. Но где бы он сейчас ни находился, он будет счастливее, потому что неослабляемый восторг поведет его к новым сияющим вершинам.

Несколько великих мужей недавно ушло от нас. Нет больше Шаляпина. Ушли Горький и Глазунов. Нет Трубецкого. Умер Яковлев. Свежая почта принесла известие о смерти Куприна. Вспоминается мастерский рассказ Анатоля Франса о том, что великие души встречаются за земными границами и продолжают там развивать идеи, которые вдохновляли их при жизни. Сколько чудесного вдохновения распространит Станиславский повсюду, где бы он ни оказался. И мы с благодарностью сохраним в наших сердцах память о его незабываемых театральных постановках и тот возвышенный восторг, которым он наполнял каждого, кто встречался с ним.

Несомненно, что все знакомые со Станиславским были тронуты тем, что даже после смерти гроб с телом покойного выставили в траурном зале театра, который всегда был для него настоящим храмом.

Венок Дягилеву