Химера

- Услышав это, Шерри наконец отбросила свою сдержанность, взяла писчую руку чужака в свои, извинилась за неучтивость и повторила, на сей раз тепло и сердечно, свое приглашение: если он будет поставлять ей достаточное, чтобы добиться намеченной цели, количество ее историй, она тайком будет его, когда он только того ни пожелает после первой ее ночи с Шахрияром. Или же (если измена и в самом деле не в его вкусе), когда резня ее сестер прекратится, пусть он как-нибудь умыкнет ее в свое время и место, где она навсегда станет его рабыней и наложницей, - в предположении, как в конце концов обязывал предположить реализм, что он и его нынешняя любовь к тому времени устанут друг от друга.

- Джинн рассмеялся и поцеловал ей руку. "Никаких рабынь, никаких наложниц. А мы с моей подругой намерены любить друг друга всегда".

- "Что будет куда большим чудом, чем все чудеса Синдбада, вместе взятые, - сказала Шерри. - Молю, чтобы это сбылось, джинн, как и третье твое желание. Кто знает, ты, может статься, уже свершил то, о чем мечтаешь, - время рассудит. Но если нам с Дуньязадой удастся отыскать, как мы в обмен на те рассказы, что ты нам посулил, хоть чем-то сумеем помочь твоим еще предстоящим, - а, будь уверен, искать такую возможность мы будем столь же неуклонно, как искали пути к спасению наших сестер, - мы так и сделаем, хотя бы нам пришлось для этого умереть".

- После чего она заставила его пообещать, что он обнимет за нее свою любовницу, которую она поклялась отныне любить так же, как любит меня, и, в качестве подарка ей - каковой, молила она, смог бы перенестись туда в отличие от драгоценной книги, - вынула у себя из мочки уха золотое колечко, сработанное в форме скрученной в спираль раковины, о нем ей напомнил приведенный джинном ранее в пример образ улитки. Он радостно принял подарок, поклявшись напрясти, если сможет, с него, как с веретена, три короба небылиц; рассеять во все стороны, словно отблески огненного колеса фейерверка или спиральной галактики, золотой дождь слов. Потом расцеловал нас обеих (первые, не считая отцовских, мужские губы, которые я почувствовала в своей жизни, - и до твоих единственные) и был таков, по своей ли воле или по чьей-то чужой - сказать мы бы не взялись.

- Мы с Шерри возбужденно обнимались всю эту ночь напролет, припоминая каждое слово, которым обменялись с джинном. Я заклинала ее опробовать эту магию на протяжении хотя бы недели, прежде чем предлагать себя царю, чтобы убедиться, что на нее - как и на коллегу моей сестры из будущего - можно положиться. Но ведь как раз пока мы с сестрой хихикали и перешептывались, еще одна из наших сестер подверглась во дворце насилию, венчаемому казнью; первое, что, к не-. сказанному горю нашего отца, сделала поутру Шерри, - предложила себя Шахрияру; когда же царь отвел ее в сгустившихся сумерках на свое погибельное ложе и потихоньку начал с ней заигрывать, она расплакалась- якобы оттого, что впервые в жизни оказалась со мной разлучена. Шахрияр дозволил ей послать за мной, дабы я посидела у подножия постели; чуть не в обмороке смотрела я, как он помогает ей снять премиленькую ночную рубашку, которую я сама для нее вышивала, подкладывает ей под зад белую шелковую подушку и мягко раздвигает бедра; поскольку прежде мне никогда не случалось видеть у мужчин эрекции, я не могла справиться с собой и застонала, когда царь распахнул свой халат и перед моими глазами предстало, чем он намерен ее проткнуть: волосы убраны жемчугом, стержень - как украшенный арабесками минарет, головка - словно изготовившаяся к броску кобра. Он хмыкнул, заметив мое смятение, и взгромоздился на нее; чтобы его не видеть, Шерри не сводила с меня переполненных слезами глаз, закрыв их, только чтобы испустить крик, который надлежит испустить, когда свершается таинство, кричать о котором не след. Буквально через несколько мгновений, когда подушка засвидетельствовала ее растраченную девственность, а слезы скатились из уголков глаз к ушам, она запустила руки царю в волосы, обхватила своими чудными ножками его за талию и, чтобы обеспечить успех своей выдумки, изобразила неистовый порыв экстаза. Я не могла ни снести это зрелище, ни отвести глаза. Когда это животное выдохлось и судорожно заметалось (от, как надеялась я, вины и стыда - или от стеснения перед готовностью Шерри умереть), я, как могла, собралась с чувствами и попросила ее рассказать мне какую-нибудь историю.