Химеры

Так и есть, мать спала. Он разделся, приволок коробку в свою комнату и выпустил узника на свободу. Тот, весь встрепанный, возмущенно закаркал, вернее, это было не карканье, а некие гортанные звуки, напоминавшие предсмертное хрипение удавленника. Саня, конечно, никогда удавленников не слышал, но предполагал, что отходя в мир иной, они должны издавать нечто подобное...

- Ну что, подружимся мы с тобой или ты с утра до ночи на меня орать будешь? - поинтересовался он у своего нового жильца.

Тот присел, слегка растопырил короткие крылья, склонил голову набок и принялся разглядывать нового хозяина. Две блестящие черные пуговки, живые и любопытные, глядели довольно сердито, но уже без прежней гневливости. Похоже, вороненок примирился со своим насильственным переселением. Оглядев Саню, птенец запрыгал по комнате, больше не обращая на человека никакого внимания - он исследовал местность!

- Назову-ка я тебя Дуремар. Вид у тебя - дурашливей некуда, - решил Саня и погладил вороненка по черно-сизой спине. Тот обернулся, раззявил седоватый клюв, хрипло вякнул и тюкнул парня по большому пальцу.

- Ах ты, паршивец! - возмутился тот. - Вот не буду тебя кормить, посмотрим, как ты тогда запоешь!

Дуремар демонстративно запрыгал прочь, мол, чихать я хотел на твои угрозы! Саня рассмеялся и задвинул коробку за кресло, стоявшее у окна. Он хотел подготовить маму к явлению нового жильца, прежде чем она окажется застигнутой им врасплох.

И вовремя! Только он проделал эту операцию, как Плюха заглянула в комнату. Вороненок, к счастью, в это время пребывал под кроватью.

- Ты что-то поздно сегодня... Как прошло занятие, что Борис Ефимович говорит?

- Да, ничего особенного, - Сашка пожал плечами. - Правда, он сказал, что я делаю успехи, но по-моему это преувеличение, у меня с перспективой проблемы...

- Это не беда, Сашуля, ты все освоишь. А учитель твой ради красного словца такого бы не стал говорить: значит, действительно дело движется! Все-таки Ольга у нас молодец, не пропадет твой талант её стараниями, может и выйдет из всего этого толк - вот бы славно-то...

Мать сегодня выглядела несколько лучше - мертвенная бледность исчезла, в глазах появился блеск... Он подумал: сказать ей про вороненка сейчас или после ужина? И решил, что на сытый желудок любая весть воспринимается чуточку поспокойнее...

- Пойду ужин готовить. Хочешь оладушки?

- Ой, ужасно хочу!

- Вот и ладно. А ты что делать будешь?

- Да, почитаю.

- А, ну хорошо.

И мать прикрыла за собой дверь.

Сашка прилег и взялся за Гофмана. Он давно уж не брал книжку в руки предпочитал тупо нажимать джойстики своей "Сеги", сражаясь с виртуальным противником в игре "Смертельная битва". С каким удовольствием погрузился он в чтение - душу ничто не томило, не грызло... Может, не все потеряно, и Марго и впрямь исцелит его? Он вспомнил о ней, вздохнул, прикрыл глаза... И сам не заметил, как задремал, перебирая в памяти минуты общения с ней. Что-то мама давно не слушала Вертинского... А как бы хорошо... он бы слушал и вспоминал... слушал и представлял себе, как она брела по глубокому снегу, как смеялась, запорошив ему лицо, как они в метро ехали... Ах, как хорошо! Хорошо...

А в это время неплотно прикрытая дверь в комнату отворилась, никем не замеченный Дуремар поскакал в коридор и принялся деловито его осматривать. Мать, что-то напевая на кухне, пекла оладушки на кефире. Сковородка чадила, она настежь раскрыла форточку, и образовавшийся сквозняк распахнул дверь в её комнату, куда немедленно направился вороненок.

Спустя полчаса Плюха позвала сына ужинать. Он очнулся, оглядел комнату, заглянул под кровать... Дуремара нигде не было. "Наверное в коридоре или ещё где-нибудь. Ладно, потом поищу, есть очень хочется!" решил он и рванул на кухню.

Они давно почти не разговаривали друг с другом. Мать ограничивалась короткими репликами, роняя их тусклым, безжизненным голосом, сын старался лишний раз её не тревожить и только спрашивал, что купить, да возвращаясь из школы, интересовался её самочувствием - утром, когда он уходил, она ещё спала...

А тут... Лариса Борисовна улыбалась, накладывая сыну на тарелку подрумяненные горячие оладушки, поливала сметаной, справлялась, вкусные ли... словом, была почти той, что прежде. Разве что, все ещё ощущалась в ней некоторая заторможенность, точно каждое движение ей давалось с трудом. Он обрадовался, стал рассказывать о Борисе Ефимовиче: какой он удивительный человек и как с ним интересно... Они сидели в своей маленькой кухоньке, и Сашка впервые подумал, что ему с матерью хорошо... она вовсе и не плохая, да, что он несет - это же его мать! Как он мог по отношению к ней даже мысленно допускать подобные определения: "плохая," "не плохая"... Она изменилась очень, она больше не доставала его, а он... теперь, когда он запросто может набрать номер Марго, когда она признала его, - да ему горы по колено! Он займется матерью, найдет ей хорошего врача - он ведь один у неё и он мужчина! Уверенность в себе, которая крепла в нем благодаря Марго, буквально преобразила Сашку - он менялся на глазах.