Химеры

- Ты молодец! - очень тихим голосом проговорил старик и повторил, молодец! Я знал об этом. Понял, что это ты. Хоть тогда, в тот вечер, так лило, что ни зги не видать, и теперь я почти слепой, но внутренний глаз художника все фиксирует: силуэт, манеру, походку... Я ведь говорил, что нутром чую цвет, а людей с тех пор стал чувствовать ещё лучше. И тебя... Я ждал, что ты наберешься храбрости и признаешься. Я надеялся... Мне казалось, это в твоем характере - рано или поздно не выдержишь. Понимаешь, важно, что сам решился, без всякого давления со стороны. Просто по зову совести. Это значит, ты искупил вину... если хочешь, стал мужиком! Это ведь, наверно, самое трудное - в грехе сознаваться. А я... что ж, я давно научился принимать все, что бы ни было послано, - любую болезнь, несчастье... Это ведь испытание. За него благодарить надо Господа, а иначе душу не выправишь, не выметешь из неё всякий сор. Нет, именно благодаря таким испытаниям человек сильнее становится и может избавиться от иллюзий. И себя в истинном свете увидеть, и на мир взглянуть... так что, считай, я тебе благодарен!

- Но как же вы... как же могли все это время возиться со мной и... я не знаю! - Сашка так взволновался, что, кажется, готов был из себя выпрыгнуть, - вытаращил глаза и дышал тяжело, точно преодолел стометровку. Он ожидал всего, только не этих ободряющих и смиренных слов старика... Как вы вообще могли это вытерпеть?!

- Э, мальчик, старость - это дело такое... Если не научишься к старости прощать и терпеть, обида подточит тебя изнутри, обида на весь белый свет, на молодых, у которых вся жизнь впереди... Она разъедает душу, рвет тебя на куски, а потом в щепы разнесет, как какую утлую лодочку! Нет, если старый не умеет видеть и понимать людей, грош цена! Тогда и незачем землю коптить... Ладно, это все словеса! Поедем дальше... Что с тобой происходит? Я же вижу - в последнее время ты как на иголках!

И Сашка рассказал своему учителю все, что с ним произошло с того самого дня, как впервые пересеклись их пути. Торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, он поведал о мечтах своих глупых, о маме, о том, что с ней стало, о бронзовом идоле и о своих обещаниях душу продать... О том, что значила для него Маргарита, о тетке и письме к незнакомому человеку, который, сам об этом не зная, был его отцом... о своих жутких снах и о том, как помимо воли он стал угрозой жизни Марго... Старик молча слушал, опустив голову и не глядя на своего собеседника, чтоб не сбивать его пугающим видом своих темных очков. Когда Сашка умолк и сник, выжатый как лимон этим рассказом, старик снова похлопал его по руке, помолчал... потом поднялся, раскрыл дверцы буфета, извлек бутылочку коньяку, поглядел на нее...

- Да, без рюмки тут не обойдешься! - изрек он, оборачиваясь к своему притихшему ученику. - Плеснуть капельку?

- Да я... - засмущался тот.

- Что, не пробовал? Ничего, по такому случаю можно... - он добыл две серебряных рюмочки, разлил в них коньяк, поднял рюмку. - Ну, за наше здоровье! - залпом опрокинул её, крякнул, снова поднялся, подошел к тумбочке с телефоном, снял трубку и набрал номер.

- Отец Валентин? Да, я. Ничего, скрипим потихоньку. Батюшка, я к вам с просьбой. Не могли бы ко мне подъехать, тут у меня... Да, дело довольно срочное! Понимаю, что обнаглел, вы уже отдыхаете... Еще нет? А когда назад в Раменское? Ага, понятно. Тогда, батюшка, как бы все-таки повидаться сегодня, вопрос-то нешуточный. Чаем напоим и ещё чего получше найдется... Двое нас, я и молодой отрок! Ах, как хорошо, вот спасибо! Ждем. Да! Ждем с нетерпением. Приедет! - бросил он Сане через плечо, кладя трубку.

- Кто приедет? - тот, подражая Борису Ефимовичу, тоже залпом выпил коньяк и сидел, чувствуя как горячая волна растекается по всему телу, как разом спало напряжение и потеплела душа.

- Отец Валентин, любимый мой человек! Он священник. Живет здесь, в Москве, а приход у него в Раменском, точнее сказать, в Быково - это километрах в тридцати под Москвой. А храм у него - фантастический, не храм, а волшебный сон! Один из последних шедевров Баженова. Ну, ты увидишь...

- Да? - удивился Саня, - а когда?

- Когда батюшка скажет. Он минуточек через сорок появится. Эх ты, надо бы его чем-то вкусненьким угостить, а у меня как на грех... Ага, постой-ка... мука есть, сахар и яйца, яблоки... испечем шарлотку! Давай-ка, отрок, за мной! Почистишь яблоки, а потом картошечку - вот тебе фартук, нож и продукт! Так... ну, благословясь...

Борис Ефимович заметно оживился и ринулся в маленькую кухню, также как и все комнаты в доме, скрытую за занавеской. Только эта в отличие от других была из яркой веселенькой льняной ткани, расцвеченной зелеными и красными огурцами и помидорами по синему полю... Саня направился вслед за хозяином и принялся чистить яблоки под аккомпанемент арии Тореадора, которую тот довольно лихо насвистывал. Старик как будто напрочь забыл обо всем, хотя в первые минуты услышанное явно здорово его ошарашило...