Химеры

Самуил Лурье Химеры

Художественное электронное издание

Редактор Вера Копылова

Художественный редактор Валерий Калныньш

Верстка Оксана Куракина

Корректор Татьяна Трушкина

Оформление Валерий Калныньш

Фото Андрея Андреева

Вместо предисловия. Виктор Шендерович

Писать про Самуила Лурье трудно – ведь надо написать так, чтобы перед ним не было стыдно. Чтобы его доброе и печальное лицо, стоящее перед твоими глазами, не выразило разочарованного понимания: ну да, так тоже можно, бумага стерпит…

А так, как писал Лурье, не сумеет уже никто. Феноменальная пластичность его языка, иногда притворявшаяся потоком сознания, делала нас свидетелями рождения мысли – и это совершенно неповторимо!

Самуил Лурье ощущал литературный процесс как часть истории. Он знал о нем, кажется, все, но его тексты были не диссертационным литературоведением, не складом фактов и арматурой концепций, а неубитым (и оттого сигнализирующим о боли) нервом.

Блистательное перо Лурье-Гедройца исследовало николаевские и александровские времена, но не брезговало и хроникальными записями новейших девяностых и нулевых, и безнадежность русской политической и общественной жизни не описана – прожита им мучительно и многократно. Ахматовскую строку о «великолепном презреньи», пронесенном до конца жизни, можно смело отнести к историку литературы Самуилу Ароновичу Лурье.

Его нет с нами уже пять лет. Невосполнимость потери, очевидная для литературного цеха, увы, неочевидна для общества (или того, что образовалось у нас на том месте, где должно быть – общество). Говоря прямее, страна почти не заметила потери – очередной показатель ее деградации.

Впрочем, по слову Бродского, спасти человечество нельзя, но одного человека – всегда можно. Книги адресованы – людям. И тех, в ком, по Бабелю, квартирует совесть (а в придачу к ней любовь к литературе и вкус к слову), ждет под этой обложкой настоящий подарок – последние тексты Самуила Лурье.

Виктор Шендерович

Меркуцио. Повесть

Геннадию Федоровичу Комарову

1

Составляю предложения. Скрепляю обдуманную, по возможности, лексику – осмысленным, по возможности, синтаксисом. Никогда ничего другого не умел – умею ли все еще?

Какие там, на гаснущем багровом небе внутри черепа, беззвучно рвутся по швам облака.

Словесный автоскан головы.

Забавляюсь, короче. Je m’amuse. Как Фердинанд VIII. Как Франциск I.

Посему и считалка – не «шла машина темным лесом за каким-то интересом», а из Жуковского: «Перед своим зверинцем, с баронами, с наследным принцем, король Франциск сидел; с высокого балкона он плевал», – короче, все равно выходи на букву С. Или Л. Или Ш.

2

Текст заведен 23 апреля текущего года.

В апреле 1564-го, очень вероятно, что как раз 23-го, во Вселенной появился (окрещен 26-го) Уильям Шекспир. Английский сами знаете кто. Тот, кого так звали. А через пятьдесят два года в апреле же – и считается несомненным, что именно 23-го (совпадение!), – он убыл. (Погребен 25-го.) Правда, не по нашему, а по Цезареву и РПЦ календарю.

В эти моменты планета Земля пролетала сквозь одну и ту же точку некой воображаемой (школьниками) окружности. Продевалась в нее, как в игольное ушко. Не теряя тем не менее с Эвереста ни снежинки.

И пока предыдущая фраза ползла (а за нею ваш взгляд бежал) к правому краю, этот астрономический акт (или факт) случился опять.

А я застрял. Я отстал. Как раз на этой (теперь уже предпредыдущей) фразе мой текст резко затормозил. По техническим причинам. И Земля кувырком понеслась дальше без него – а я в него вцепился. Повис на нем, как паук на обрывке паутины, плывущем в пустоте.

В общем, так. Самая первая за счастье названного человека пинта алкогольного напитка была опрокинута тютелька в тютельку 450 оборотов обитаемой нами планеты вокруг озаряющего нас светила в другую сторону (по часовой стрелке, если смотреть с Полярной звезды) отмотать. И не забыть прибавить (или убавить?) 10 (или 15?) ее же оборотов вокруг собственной (опять же воображаемой) оси.

Люблю цифры, но не умею считать. Так ли, иначе ли, эта – кругла. Просвещенные британцы, а также специалисты всех стран, отпарив смокинги, отметили.

Вот и я тоже вздумал было. Моноглот с клешней.

Как человек, кое-чем обязанный покойному.

В мои десять лет, и в одиннадцать, и даже, кажется, в двенадцать Шекспир (автор всех этих пьес) был мой единственный, осмелюсь произнести, друг. Самый сильный ум тогдашнего моего мира. Надеюсь, это он успел внушить мне (или даже привить) парочку все еще ощущаемых предрассудков. Нисколько не разделяли нас эти (сейчас я все-таки подсчитал, вроде бы правильно!) 378 лет и 1 (один) день.

Шекспир ведь – писатель для детей, – вы не согласны?

3

Текст не поспел к дате.

Я опоздал на празднество Шекспира.

(Знаю, знаю: раскавычил строку шедевра – нечаянно припомнилась, – исказил, обесцветил, бесцеремонно посягнул.)