Химеры Хемингуэя

— Хочу его понять.

— Любишь его?

Она кивнула.

— Тогда ты его понимаешь.

— Недостаточно.

— Хочешь быть им.

Она снова кивнула.

— Ты понимаешь себя?

— Это другое. Я не люблю себя.

Такое раввин вполне допускал. Возможно, принял это за покорность. За глубинную благопристойность. Небольшая частная церемония — и она поменяла веру.

Конечно, Саймон ни о чем не догадывался. Правоверная Анастасия вернулась домой, и он поцеловал ее как шиксу. Она играла свою роль. Не канючила. Но разве Анастасия не видела, что все ее усилия притянуть его к себе и стать к нему ближе, решительно все, от принятия имени Анастасиядо авторства «Как пали сильные», от высветленных прядей в волосах до обращения души в иную веру, лишь увеличивали расстояние между ними? Разве не понимала она, что жила математическим пределом: чем ближе она к Саймону, тем больше вероятность, что они никогда не встретятся.

v

Но не только близость. У нее был роман. Ее роман. Ее роман до сих пор не опубликован. Процесс оставался под контролем. Под контролем Саймона.

Я не осознавал, как далеко все зашло, пока он не взял меня консультантом на фотосъемку автора. Натурная съемка. Ящичный фотоаппарат, штатив. У фотографа был ассистент. Парикмахер и визажист ехали в отдельном автофургоне. Я уютно устроился на заднем сиденье «остина-хили» Саймона и слушал доносившиеся до меня обрывки его лекции по истории фотопортрета, предназначенной для развития Анастасии, пока наш кортеж добирался до Лесов Мьюра. [19]

С какой целью меня взяли на эту экскурсию, я не постигал. Мое фото для обложки было не совсем традиционным, но виной тому стало случайное совпадение. В то утро, когда мне подгоняли новый твидовый костюм, журнал об интерьерах прислал фотографа для съемки раздевалок. Фотографу понадобилось хоть какое-то тело для оживления композиции. Она спросила, свободно ли мое на ближайшие несколько часов. И поскольку мне больше нечем было заняться, она сделала довольно неформальный портрет, который я с тех пор и использовал, к восторгу критиков, — им нравится выглядеть серьезнее очерняемых авторов. Восхищение Саймона было красноречивее прочих. Саймон превозносил психологическую остроту портрета. Он доверял своему наметанному глазу. Разве я мог открыть ему правду: на этом эффектном снимке я был лишь реквизитом?

Едва мы припарковались, я понял, что никакого профессионального мнения от меня не ждут. Оно и к лучшему, ибо у меня его не было. Вокруг кабриолета Саймона экспертов собралось в избытке, и, подозреваю, все безмолвно благодарили меня за мое присутствие — по сравнению со мной у них был талант и цель в жизни. В этом отношении я был полезен практически всем, кого знал.

Саймон привел нас к первой же приемлемо буколической прогалине. Ему пришлось разогнать большую немецкую семью, расположившуюся на пикник. После этого остались только деревья, склонившиеся к ручью, что переливался рассеянным светом. Мне не нужно описывать: вы и так уже много раз это видели на единственной опубликованной фотографии Анастасии, на портрете, который даже я, решительно против воли, со временем признал отражением ее подлинной сущности.

— Мне просто встать здесь? — спросила Анастасия. Такая обыденная в джинсах и футболке. Она прислонила голову к секвойе. — Или можно сесть на землю?

— Только не в костюме, так не пойдет, — отозвался стилист из-за ширмы, натянутой между ветвями.

— Режиссирую я, — сказал Саймон всем, включая Анастасию. — Я спрошу вашего совета, если понадобится.

— В костюме? — переспросила Анастасия своего жениха.

— Сейчас лучше переоденься. При таком освещении время — деньги.

Анастасия оглянулась на людей, готовящих съемку. Их не представили друг другу даже формально.

— Ты хочешь, чтобы я разделась…

— За ширмой, — ответил ей стилист. — Прошу вас.

— Вы хотите, чтобы я надела…

— Франция, начало двадцатого века, — сказал стилист. — Совсем как в вашей книге. Постарайтесь не зацепить ткань, когда будете надевать.

— Я не понимаю.

— Это профессиональная фотосъемка, Анастасия, — объяснил Саймон. — Пожалуйста, веди себя как профессионал.

Она кивнула будущему мужу Она сняла одежду.

Вы помните, что на ней было на фотографии, сделанной в тот день. Вам знаком ее мальчишеский вид. Но попробуйте представить его до того, как явились подражатели. Она положила начало этой тенденции — не по своей вине. Она делала так, как ей велели. Надела то, что ей дали, — короткие брюки, шерстяной жакет в тон и кепку, которая была слишком велика и съезжала на один глаз. Она, девушка, была одета под мальчишку-школьника и выглядела как мелкий мошенник.

— Ты правда этого хочешь? — спросила она.

— Я могу уменьшить шляпу, — сказал стилист Саймону.

— Оставьте как есть, — ответил Саймон.

— Тогда нужно поправить галстук. Похоже, она успела завязать квадратный узел.

— И его оставьте. Разберитесь с ее макияжем, и все на этом. — Он посмотрел на свою будущую жену Она улыбнулась ему. Он повернулся к стилисту. — Пусть она выглядит бесполой — кроме губ. Губы должны быть девичьи.

— Невинные?