Химеры пустошей (СИ)

Закрыла глаза и все-таки отвернулась. Ну что же. Так легче. Всего лишь работа, Мар. Ради нее тебя Константин Скальдский нанял, именно из-за этого ты и болтаешься всю весну с летучим отрядом, выслеживая стаи химер на равнинах и уничтожая их гнезда. Очень нужная работа. Только иногда похожая на очень нужную работу палача или какого-нибудь шимского жреца-колдуна с жертвенным ножом.

Магию, живую силу человеческого духа, или что это было на самом деле, можно было бы направить в один из многочисленных артефактов, опустошенных за время последнего рейда. Но в этом случае потери были бы недопустимо велики — четверть отъятого, а то и больше. А девчонка честно предупредила, что без потенциала. Значит, забирать придется себе, на живую, это не даст отстраниться и наблюдать за происходящим со стороны.

Плохо будет не только «донору». Правда, Мар это почувствует несколько позже.

Он поймал себя на том, что откладывает и откладывает действие, и чуть сжав пальцы на тонких запястьях девчонки, осторожно, медленно, потянулся к криосу, ощущая собственную магию сильнее, чем ток крови в правой руке.

Зрение перестроилось, перекрашивая пещерку во все оттенки зеленого и красного. Тепло. Холод. Жизнь. Смерть.

Сначала — разбудить камень. Он «присосется» к жизненным каналам силы девочки и сломает защиту. Мару казалось, что он эту самую защиту ломает голыми пальцами — как стекло или лед.

Поток ее магии, действительно несильный, оказался мучительно знакомым и приятным — как запах луговых цветов, ветер, овевающий лицо теплыми порывами, прозрачная вода лесного озера и теплый песок под ногами. Как паутинка на ветру, или догорающий костер над самой водой: искры в небо, к звездам…

Каждую — поймать и сохранить. И не умчаться туда, в это ее прозрачное звонкое лето, в юность, заманчиво-незнакомую, трогательно-доверчивый чужой мир…

Девчонка дернулась под рукой, резко выдохнув. Мар легко мог представить, что она сейчас чувствует, но остановиться не мог. И даже не потому, что долг и цель.

И грифоны уже, наверное, седлают лошадей, готовясь к последнему переходу.

Просто не мог. Слишком недосягаемым оказался не то придуманный, не то прилетевший вместе с ее магией образ. Невозможно отпустить…

Она так и не закричала — только поскуливала тихонько, как потерявшийся щенок, и уже не пыталась вывернуться из-под его руки. Не хватало воли и силы к сопротивлению…

Дыхание стало хриплым и тяжелым, кожа — холодной и липкой. Девчонка задыхалась, под носом показались капельки крови. Мар продолжал прижимать руку к криосу. Кажется, там еще была магия. Немного, но была. Не такая, неправильная, из совсем других каких-то миров…

Когда отец делал из Мара дракона, ему часто приходилось забирать магнию у людей. У некромантов, даже у шимсов — и ни разу ничего подобного не случалось с ним: только мутный, почти болезненный поток заемной силы, после которого и себя-то ощущаешь побывавшим в грязной луже. Не больно, не страшно, скорей противно.

Были и другие воспоминания… но туда Мар не возвращался.

Коронные скалы, лагерь у Верстового камня. Апрель 345 круга новой истории.

Янка-Безымянка

Когда в школе говорили, что магия, это часть природы человека, свойство его тканей, крови, мышц — они, ученики, кивали со знанием дела: конечно, все понятно. Часть.

Но вряд ли осознавали, насколько эту часть трудно «вытащить», заставить работать иначе, перейти другому человеку или не человеку, стать свойством уже чужого тела и разума.

Янка сначала удивилась, потому что ничего не почувствовала: маг просто сидел рядом с ней, удерживая рукой криосы, чтобы не разбежались один от другого. Смотрел куда-то в стену… а потом вдруг по плечам, по хребту прокатилась волна холода, вымораживая нервы и сбивая дыхание. Тело становилось стеклянным. Каждый вдох рушил стеклянные легкие, каждое, даже слабое движение, ломало что-то внутри, превращало в ледяную крупу и заставляло бежать по сосудам вместо крови.

Она бы закричала — но воздуха не хватало, дышать было слишком мучительно. По телу пробежала волна судорог, и Янка вдруг услышала собственное странно свистящее, со всхлипом, дыхание. Вырваться! Остановить это! — но рука мага держала крепко. Да и каждая такая попытка приводила к новой волне боли. Она вцепилась бы руками в мага или в его меховой плащ, на котором сейчас лежала, да только руки были в браслетах и тоже прижаты к камню на груди. К камню, от которого распространялась по телу обжигающе ледяная корка…

Пока могла смотреть, она смотрела в лицо мага — слишком спокойное, даже, кажется, довольное, сейчас — совершенно не красивое лицо. Потом перед глазами поплыла пелена, красные пятна. И от всей жизни остался только кусок черного камня на шее — сосредоточение боли и ненависти…

А потом — тьма.

Мар Шторм из Звездной Акалемии.

Снаружи о чем-то тихонько беседовали, вопреки армейскому уставу, двое дежурных. Отсюда был хорошо виден и лагерь беженцев, и лагерь грифонов, и верста.

Дозор на верхней площадке виден не был, но ощущался, как тусклое бурое пятно: это остатки «драконьего зрения» еще не выветрились.