Химеры. Том 1 (СИ)

- В принципе, жить можно, - еле выговаривает забитым ртом Семён, - кормят, поят, на прогулку выводят, всякие там развлечения, но боюсь, скоро это надоест. Как ты считаешь, Никита?

Не стал отвечать, только улыбаюсь. Мимо ходит народ, в окно изредка заглядывают, любопытно, похоже, не часто к ним попадают такие люди как мы. Один раз о прутья расплющилась глупая бабья морда, глаза как у перекормленной свиньи, Семён показал "козу" - вопль и ругань, затем в окно влетают кусочки дерьма - гостеприимный народ, однако!

До вечера не беспокоят, стараемся отдохнуть, Семён плюхается на голые доски, смотрит в потолок, я просто сижу. Наконец за дверями возникает некое шевеление, засов с грохотом откидывается, слышится ругань, топот множества ног - у нас гости - шумной толпой вваливаются хорошо вооружённые люди, становятся по бокам.

Благосклонно киваю, приглашаю сесть, шутку не принимают. Последним входит Борис Эдуардович, удивлённо смотрю на его потное лицо.

- Ба, вот это охрана! Неужели для нас такая честь? Вроде не кусались, - я не могу скрыть издевку.

- Непонятные вы люди, зачем провоцировать, - честно сознаётся он.

Он садится за стол, Семён нехотя сползает с досок, принимает сидячее положение, в глазах скука.

- Мне думается, из вас рабов сделать не получится, кости, конечно, можем поломать, повытаскивать жилы, а толку будет - нуль.

Холодея от реальной перспективы, криво улыбаюсь, жду продолжения монолога.

- Я хочу сделать вас свободными, хотя это будет весьма сложно, никак являетесь трофеем Степана Геннадьевича, но допустим, гипотетически у нас всё получилось. Подпишете со мной контракт службы на двадцать пять лет?

- Ну, и в чём тут свобода? - с иронией смотрю на него.

- Определённая! Можете завести семью, иметь рабов ...

- Опять, двадцать пять. Какое счастье, рабу иметь рабов, круто!

- У вас нет выбора.

- Выбор есть всегда.

- Для вас это будет смерть.

- В этом сомневаюсь, жить мы будем долго, - я смеюсь ему в глаза, но на душе лютый холод.

Он багровеет, не привык к такому вольному обращению к своей особе, в то же время, интуитивно чувствует некий подвох в моих словах, усилием воли заставляет выпученные глаза занять прежнее положение и даже улыбается в ответ: - Судя по раскованности суждений, вы занимали в своих племенах высокие положения, не удивлюсь, если вы - вожди, вы и здесь сможете ими стать - всё в ваших руках, поверьте, это единственное, что могу делать для вас. Подпишем договор, и для вас открываются немалые возможности. Нам нужны опытные стратеги, на прицеле Град Растиславль.

- Даже так! - я едва не давлюсь слюной.

- Вы жители этой страны? - понимает мою реакцию Борис Эдуардович.

- А если нет, - темню лицом я.

- Определённо с этого города! - восклицает он, потирает руки в возбуждении. - Не иначе находитесь под командованием самого князя Аскольда! Угадал? У меня новое к вам предложение, всё, что захватите в Граде Растиславле, будет принадлежать вам! Каково, моё предложение!

- КАково, - морщусь я, - прелестная заявка стать "крысой". У меня встречное предложение, если ТЫ выполнишь, всё, что я тебе прикажу - оставлю в живых.

Борис Эдуардович резво вскакивает: - Блефуешь! - машет пальцем перед моим лицом, - да мы сейчас вас изрубим в капусту, а Стёпке откупную дам, чтоб не возмущался!

- Не ори, - Семён слегка приоткрывает глаза, а в них булькает ртуть, - лучше послушай умного человека.

Борис Эдуардович затравленно водит глазами, хочет дать команду воинам, но не решается, он невероятно сильно смущён, очевидно, впервые в такой ситуации, когда рабы так вольно разговаривают, а ещё приказывают - естественно, от этого голова может пойти кругом. Через силу, он со злобой произносит: - Ещё одно такое вольное высказывание, на колоду швырнём, - с этими словами все уходят, громко звякают засовы, нас окружает звенящая тишина.

Как некстати я вспоминаю распятого человека, истерзанного плетьми, к сожалению меня, задевают слова Бориса Эдуардовича, представление не имею, смогу ли выдержать пытки? "Это же, не наши методы" - мерещится фраза из известной комедии, но это не шутки - стискиваю зубы. Украдкой глянул на Семёна, я хорошо помню, как когда-то давно, мой друг, от страха на дерево лазал, клопов давил, но на это раз в его взгляде лишь горечь и бесстрашие, а где-то внутри тлеет злой огонёк. Теперь я точно знаю, Семён уже иной, и некогда страх не поселится в его горячем сердце.

- Не посмеют, - уверенно заявляет он, - боятся ... гадость, точно изобретут, это факт, но неизвестно, что лучше, пытки или то, что придумают.

- Поживём, увидим, - я ложусь на голые доски, - однако, следует поспать.

Гл.19.