ХИМИЧЕСКАЯ СВАДЬБА ХРИСТИАНА РОЗЕНКРЕЙЦА

Андреэ дает утонченный набросок перспектив познания, которые возникнут благодаря созерцающему сознанию человечества в эпоху, начавшуюся с середины XV века. Христиан Розенкрейц проникает туда, где стоит большой глобус, при помощи которого в его душу проникает сознание зависимости земных событий от внеземных космических импульсов. Тем самым символизируется попытка бросить первый взгляд на ту «науку о небе», начало которой было положено в мировоззрении Коперника; впрочем, в этом последнем следует усматривать не более чем начало, поскольку оно может дать только то, что ценно лишь для чувственно воспринимаемого мира. В духе этого начала проводят свои исследования носители естественнонаучных представлений и по сей день. В своей картине мира они видят Землю в окружении «небесных процессов», которые хотят постигнуть лишь с помощью рассудочных понятий. В самой земной области ищут они силы, задействованные в основных процессах становления Земли. Изучая условия становления зародыша новым существом в существе материнском, они смотрят лишь на те силы, которые следует искать в потоке наследственности от земных предков. Они совершенно не осознают, что при возникновении зародыша в земных событиях участвует «небесное окружение», что материнское существо лишь предоставляет место, где внеземной космос формирует зародыш. Причины исторических событий этот образ мышления ищет исключительно в фактах, предшествовавших этим событиям в земной жизни. Он не смотрит на внеземные импульсы, оплодотворяющие земные факты таким образом, что из событий одной эпохи происходят события следующих. Этот образ мышления вряд ли допускает, что безжизненные земные процессы могут испытать на себе влияние чего-то внеземного. Перспектива органичной, духовной «науки о небе» открывается Христиану Розенкрейцу: она уже не может мыслиться на манер старой астрологии, которая в своем отношении к сверхчувственному покоится на тех же основаниях, что и коперникианство — в отношении чувственного.

Примечательно, как верно трактует Андреэ имагинативную жизнь в «Химической Свадьбе». Все, что подступает к Христиану Розенкрейцу в качестве открывающего себя знания, в котором не задействована его собственная воля, он принимает посредством силы, представленной в женских образах. Там, где духоиспытатель пролагает себе путь посредством собственной воли, это обстоятельство становится зримым благодаря образу мальчика-проводника, образу мужского начала. В человеке, независимо от того, каков он как чувственное существо — мужчина или женщина, мужское и женское начало властвуют как полярные противоположности. В своих характеристиках Андреэ исходит из этого воззрения. Сила представления может быть правильно сопоставлена с волевым началом, если это сопоставление будет представлено в образах, напоминающих о соотношении женского и мужского начала в чувственном мире.

Чтобы избежать недоразумений, мы, однако, опять вынуждены заметить, что имагинации мужского и женского начал не следует путать с отношениями между мужчиной и женщиной в чувственном мире: они так же мало связаны друг с другом, как проявляющиеся в созерцающем сознании имагинации животных форм с животной природой, с которой расхожий дарвинизм связывает человечество. В настоящее время некоторые полагают, что благодаря сексуальной физиологии можно проникнуть в сокровенные тайны бытия. Даже поверхностного знакомства с подлинным духоведением достаточно, чтобы убедиться: подобное устремление не вводит в тайны бытия, но уводит от них весьма далеко. И в любом случае, нелепость — хоть каким-либо образом связывать мысли такой личности, как Андреэ, с представлениями, которые имеют хоть какое-то отношение к сексуальной физиологии.

Самым ясным образом указывает Андреэ на важную тайну, заложенную в его «Химической Свадьбе», когда говорит о «деве», стоящей в особенно тесной связи с духоиспытателем. «Дева» — имагинативная репрезентация сверхчувственного знания, которое, в противоположность «семи свободным искусствам», обретающимся в чувственном поле, извлекается из духовной области. «Дева» загадочным образом сообщает свое имя, и имя это — «Алхимия». Тем самым Андреэ хочет сказать, что истинная алхимия является наукой другого рода, нежели те, что вытекают из обычного сознания. По его мнению, алхимик совершает свои манипуляции с чувственно воспринимаемыми силами и веществами не потому, что намерен познакомиться с действием этих сил и веществ в чувственном мире, но потому, что стремится к откровению сверхчувственного через чувственные процессы. Он желает сквозь чувственные процессы видеть сверхчувственные. То, что он делает, отличается от исследований обычного естествоиспытателя способом рассмотрения процесса.