Химия без прикрас (СИ)

При этих словах я постаралась практически слиться с учебником, потому что почувствовала, как начала густо краснеть. Да, у Маргоши язык подвешен, ничего не скажешь! Смеяться насчет всего, что касается химика, класс не станет — слишком его боится. Но и он не растерялся.

— Боюсь, то, что их интересует, проходят на уроке биологии, классе так в восьмом, — холодно ответил он, не показав ни единой эмоции на лице, как и всегда.

— Точно! — прошипела физичка. — Марина Викторовна, вы что-то хотели? — наконец, она отвлеклась от нас.

— Да, мне Дмитриева нужна, могу я взять ее ненадолго? — ответила руссичка.

Я подняла испуганный взгляд и снова ощутила холод, тянущий руки к моему горлу. Откуда она знает, что я в школе? Может, в коридоре видела?! Хотя, девчонки так громко орали мое имя, увидев меня… Бок предательски закололо, а сердце бешено заколотилось. Перед смертью не надышишься. Лучше сразу отделаться от всего этого разговора и все… Если Маргоша отпустит, разумеется.

— П-ф… Забирайте, хоть на весь урок!

— Идем, Марина, — спокойно позвала Марина Викторовна и вышла из класса, а я, торопливо скинув все вещи в сумку, поспешила за ней и за химиком, который тоже успел покинуть кабинет. Естественно, как и всегда бывает в таких случаях, в спину мне посыпались возмущенные возгласы, что меня вечно для чего-то снимают с уроков, что медалистка вообще не учится и прочее, прочее… Ничего не меняется.

В коридоре мне стало немного неловко, когда я увидела, как химик и руссичка о чем-то тихо переговаривались и резко замолчали, стоило мне только закрыть дверь кабинета. Я тут же залилась краской, вспомнив, чем я провинилась, будто застигнута врасплох была я одна. Но я постаралась собраться и, по-моему, даже приподняла подбородок. Будь, что будет.

— Спасибо, — кивнул химик, обратившись к Марине Викторовне и, окинув меня напоследок взглядом, пошел к лестничному пролету.

До кабинета русского языка мы добирались в полном молчании. Мне даже казалось, что я слышу свое собственное дыхание. И стук сердца. Который оказался отличным сопровождением стуку каблуков преподавательницы. Хотя, по сути-то ничего ведь ТАКОГО не было! Вон, Королёва за чем только не была застигнута преподавателями! А я-то что? Ничего ведь не было. Просто преподаватель химии целовал свою ученицу, стоящую перед ним в расстегнутой блузке посреди окровавленных кусков марли… Ничего страшного ведь…

Боже, Боже, Боже… Мне не жить. Ну скажите хоть что-нибудь!

— Дмитриева, выдохни, а то бледная, как смерть! — примирительно сказала Марина Викторовна, зайдя в кабинет и обернувшись ко мне. Я последовала ее совету и опустила голову вниз, не в силах смотреть ей в лицо. Взгляд тут же упал на побелевшие костяшки моих пальцев, сжимающих сумку. — Садись.

— Марина Викторовна, я… Мне… — начала я, но руссичка выставила указательный палец, призывая меня к тишине. Я тут же заткнулась.

— Сейчас говорю я. Потом, когда я все скажу, будешь говорить ты.

— Поняла, — покорно кивнула я.

— То, что я увидела в лаборантской кабинета химии, меня, мягко говоря… Удивило. Из всех учеников ты всегда выделялась ярче других, но не из-за модных тряпок или вызывающего развязного поведения, как некоторые, — презрительно фыркнула Марина Викторовна. — А из-за своего пытливого ума, который развивался вместе с интересом к окружающему миру с каждым годом и никогда не переставал радовать нас, учителей. Ты доказала всем, что получаешь свои отметки и первые места на конкурсах и олимпиадах не потому, что выросла в семье влиятельных людей в своем кругу, а потому что ты упорно занимаешься. Понимаешь, Марин, ты заслужила мое уважение за все эти годы, что я тебя знаю. И, думаю, что под моими словами подпишется любой преподаватель. И я прекрасно понимала, что тотальный контроль со стороны родителей, а так же самоконтроль, в конце концов, до добра не доведет. Башню сорвет, говоря вашим языком, — резко сказала она. — Хотя, ты всегда казалась мне здравомыслящим человеком, который сначала думает, а потом действует.

Я слушала, уперев свой взгляд в глупый старый календарик на столе учительницы и сгорала со стыда. Самое обидное для меня — разочарование в ком-то. И теперь я отчетливо себе представляю, каково это, когда разочаровываются в тебе…