Глядя на сухой мамин профиль, я сняла с волос резинку, распустила волосы и отвернулась к окну, после чего последовал очередной мамин тяжелый вздох. Головы она не поворачивала, но, похоже, что боковым зрением за мной все-таки следила.
Вспоминая сейчас первую смену, мне на секунду показалось, что я раньше вообще ничего не могла чувствовать. Я видела в папиной больнице многое, но я даже представить себе не могла, что значит спасать жизни людей, когда им нужна экстренная помощь, когда счет идет на секунды. Я видела своими глазами, как Дмитрий Николаевич вместе со своим неунывающим напарником вырывают людей из цепких лап смерти! Практически возвращают с того света!
А потом мои мысли переключились на воспоминания о бесконечных родительских нотациях о том, что им нужна достойная замена, о том, что это все практически семейное дело… Иногда создавалось такое чувство, что мы с братом — некий пункт какого-то стратегического плана, который мама с папой перед собой поставили. Вырастить достойную смену — сделано. А то, что у нас могут появиться свои собственные желания, свое мировоззрение, оказалось для них неприятным сюрпризом.
Вряд ли мама меня ненавидит. Разочарована — точно, но вряд ли это ненависть. Наверное, было бы правильно, чтобы я сейчас плакала, раскаивалась, просила ее снисходительности, но я чувствовала какое-то отстраненное спокойствие. Пустила все на самотек? Да нет, не сказала бы. Просто я искренне считала, что все, что со мной случилось за эти три с лишним месяца — это самое потрясающее, что со мной случалось в жизни! Сейчас, скорее всего, я лишусь всего этого. Смен, своей свободы, любимого человека рядом…
Только сейчас в голове промелькнула мысль, что даже если Леша и был прав, то это бы ничего не изменило. Даже если бы Дмитрий Николаевич просто хотел воспользоваться моей слабостью, я бы не стала препятствовать. И даже если бы это была ошибка, из-за которой я бы действительно потом рыдала в школьном туалете, я бы хотела ее совершить! Это мое право! Черт возьми, я хочу ошибаться, переживать, рыдать, злиться, любить!
Я хочу жить!
А не существовать по чьему-то сценарию.
Домой мы вошли в таком же молчании. Папин чемодан стоял в прихожей, видимо, мама еще не успела его разобрать. А вот сам отец встречать нас не вышел. Краем глаза я увидела, как он сидит на кухне, обложившись бумагами, перекладывая их из одной стопки в другую, перед этим бегло ознакомившись с написанным. Честно говоря, не уверена, что он вообще заметил, что кто-то пришел.
Зато нас встретил Леша. И он сразу понял, что случилось что-то непоправимое, увидев мамину ярость в глазах. Повесив мамино пальто в шкаф, он глянул на меня сначала немного осуждающе, а потом его темные глаза наполнились таким пониманием и сочувствием, что захотелось завыть в голос.
— Оба наверх, — скомандовала мама тихо, чтобы не потревожить отца.
Мы послушно поплелись за ней по лестнице, быстро переглянувшись. И Леша, потянувшись к моей руке, на несколько секунд сжал ее, как бы намекая, чтобы я не отчаивалась. А затем выпустил ее, когда, остановившись в коридоре, мама резко развернулась к нам лицом. Она встала между нами, отчего мы оба невольно отступили от нее на пару шагов.
— Снимай свитер, — прошипела мама, повернувшись ко мне. Я непонимающе посмотрела на нее и, вынув сначала руки из рукавов, поспешно стянула с себя серый свитер. — Рукава расстегивай, — опять скомандовала она.
Леша непонимающе смотрел то на нее, то на меня, а я дрожащими пальцами расстегивала пуговицы на рукавах блузки. Когда я, наконец, с ними справилась, мама, резко схватив меня, задрала рукав почти по плечо, сначала на одной руке, затем на другой. Это что, проверка на наркотики?
— Снимай блузку, — жестко скомандовала мама. Чистые вены не удовлетворили ее?
Кинув быстрый взгляд на Лешу, который выглядел достаточно растерянным, я потянулась к пуговицам ворота блузки. И, расстегнув их, я еще раз вопросительно посмотрела на маму, но та только опять скомандовала «снимай». И тут до меня дошло, что она ищет: нет, не вены интересовали ее. Она ищет то, что требовало перевязки, о которой, видимо, она прочла в сообщениях.
Я сняла с себя блузку, глядя, как Леша опустил глаза в пол, и, сжав челюсть, бесшумно вздохнула, наблюдая за маминой реакцией на тоненький розовый шрам на боку.
Мама побледнела, а затем часто и тяжело задышала, видимо, подбирая для меня те слова, которые ранят меня максимально больно. Но она ничего не стала мне говорить, а просто повернулась к Леше, который так и стоял, опустив глаза в пол.
— Я просила тебя присмотреть за сестрой! — прошипела мама. Она занесла руку и со всей силы ударила брата по щеке.
— Мама! — приглушенно воскликнула я.
— Закрой рот!
Леша глянул на нее исподлобья, так, слово ничего другого от мамы и не ожидал. Мое сердце сжалось. Так нельзя! Он же не виноват! Он же здесь совсем ни при чем!
— Как ты допустил это?! — мама чуть повысила голос и снова занесла руку, но я схватила ее, не дав ей снова ударить брата.