Скверное это время — пятый час пополудни. Начинает сказываться усталость, и почему-то всегда портится настроение. Если всю жизнь человека вместить в один день, то это время соответствует, наверное, началу пятого десятка. Утренних иллюзий уже нет, но и до апатичной мудрости позднего вечера тоже еще далеко. Из равновесии выводит каждая мелочь — даже то, что обычно воспринимается вовсе как вялый и безликий фон. Вдруг начинаешь слышать тарахтенье форвакуумного насоса и щелканье реле в термостате; по лаборатории носятся, оказывается, тоскливые и невнятные запахи, а на звук человеческого голоса хочется ответить выстрелом. Науку заполнили люди случайные, холодные и в чем-то неведомом искушенные; подлинную преданность науке они считают если не тайным пороком, то уж, во всяком случае, дурной чертой характера. Сейчас эта публика тоскливо дожидается конца рабочего дня. Более хищные и еще рвущиеся вперед заваривают чудовищный, самоубийственный напиток, именуемый четверным кофе.
У Грэма Сьютона своя система, которую он, впрочем, никому не навязывает. Режим строжайшей секретности, слежка, проверки и перепроверки отчетов, телефонных разговоров, связей, знакомых — все это давным-давно выработало у Сьютона несвойственные ему от рождения подозрительность и осторожность. Мензурка из аптечки, спирт из бутыли и вода из-под крана; через две-три минуты по усталым мышцам разливается тепло, а начавшие разбредаться мысли вновь концентрируются на чем-то одном, в данный момент наиболее важном. Можно работать еще часа три — до нового и теперь уже необратимого изнеможения.
Элли — преданная и нерасторопная неряха, которую только по доброте душевной можно называть лаборанткой, — убеждена, что Грэм пьет из-за неразделенной любви. Коллеги считают его исступленным карьеристом, выслуживающимся перед шефом. Черт с ними!
Сегодня приходится думать о какой-то ерунде — надо же перевести на нормальный человеческий язык вчерашние слова шефа. Он и вообще-то мудрен, этот шеф, как задача Дирихле из полузабытого курса высшей математики. Загадочная, иррациональная манера мыслить и говорить, способность на лету связывать совершенно разнородные факты, непостижимый дар предвидения — все это снискало ему громкое имя в химическом мире, однако сотрудники и коллеги его не любят, да и начальство тоже. Высокомерен, оскорбительно вежлив и абсолютно не контактен. Здороваясь, руку протягивает вовсе не для того, чтобы пожать вашу, — нет, это вы должны пожать четыре руководящих перста; пятый при этом брезгливо топорщится в сторону.
Вчера, когда Грэм принес ему очередной отчет, шеф, не гляди, запер папку в сейф и вдруг произнес нечто несообразное:
— Сьюгон, мне не хотелось бы, чтобы вы спутались с моей секретаршей. Я не хочу слышать вашего ответа; нужно только, чтобы вы приняли это к сведению. Кстати, поройтесь у себя в памяти — не болтали ли вы лишнего где-нибудь. Недавно. — Пожевав губами, отвернулся к окну: — Вы свободны, можете идти.
— До свидании, шеф, — только и нашелся Грэм ответить.
Чертовщина какая-то! Бетти Корант, о которой идет речь, работает у шефа всего неделю. Эффектная штучка, ничего не скажешь, но при чем тут он, Грэм? Слишком красивых женщин Сьютон всегда избегал — хлопотно и дорого, а заводить шашни с секретаршей шефа — это уж и вовсе идиотизм.
И что значит «болтали лишнее»? Болтать-то было не с кем. Правда, недели две-три назад рассказывал что-то о феромонах старому и, пожалуй, единственному другу в полупустом кафе «Атлантике. Пусть даже сумели подслушать — с их техникой это вполне возможно, — но ведь не было ничего сказано кроме того, что можно прочитать в любом популярном журнале.
Звонок. Легка на помине!
— Сьютон, это Бетти. Вы когда домой едете?
— Часа через два, наверное. А что?
— Машина барахлит. Шеф работы оставил как раз часа на полтора. Подвезете?
— Да, звоните…
Что-то многовато каких-то странных и быстрых совпадений!
Мокрый снег навстречу; мгла — и слепящие пятна от фар встречных машин. В новом, недавно купленном «Джое» тепло и уютно. Грэм не видит, но всем существом чувствует сидящую рядом Бетти. Чтобы не говорить, включил последний выпуск новостей. Опять обострение латиноамериканского кризиса, снова локальная война, грозящая в любой момент перерасти в глобальную, снова девальвация, сплетни, спорт, секс…
— Сьютон, неужели вам эта болтовня не надоела?
— Вот что я заметил, Бетти. Большая часть из того, что вы обычно говорите, — вопросы. Я соскучился по повествовательным предложениям — скажите что-нибудь в этом жанре. Пожалуйста.
— С удовольствием. Мне скучно сегодня и одиноко. Вот. И мне не хотелось бы, чтобы вы оставили это обстоятельство без внимания.
— Странно, что это обстоятельство ускользает от внимания социологов. По-моему, общество стоит на грани катастрофы, если у женщины вашего класса вдруг случаются свободные вечера.
Бетти Корант спокойно выключила приемник и закурила.
— Не надо меня обижать. Почему бы вам не отнестись ко мне по-человечески?