Химиосити

Помещение было мягко освещено. Растрескавшиеся деревянный потолок напоминал шоколадную плитку. Над дверью нависала гипсовая рогатая голова, похожая на охотничий трофей. Справа на помосте с перилами громоздилось старенькое пианино. Над ним на стене висел портрет какого-то мужчины с бульдожьими щеками и недобрым взглядом. Слева от помоста располагались несколько столов с лавками. На одной развалился взъерошенный усатый пузан.

К. неприязненно покосился на щекастого увальня и двинулся вперёд – к конторке администратора. Вообще-то она больше напоминала маленькую деревянную веранду – старомодную и почти полностью остеклённую.

Внутри за старым полированным секретером сидела хозяйка и скрипела в большой книге самописным пером. Параллелльно она курила тонкую пахитоску на длинном мундштуке. На гостя строгая старуха в чёрном обратила внимание только когда он подошёл уже почти вплотную.

– Мест нет, – сказала она, не отвлекаясь от работы.

– А с чего такой аншлаг-то? Дилижатом сегодня был один. Я единственный, кто сошёл. Неужто у вас местным жить негде?

Старуха подняла глаза за массивными золотыми очками:

– Ишь какой шустрый. Моё заведение. Когда говорю – мест нет, значит, нет. А то поселишь кого с улицы, а потом полотенец ищи-свищи, в душе наблёвано и кровать затра… Короче, непотребно измята и испачкана.

– Да и чёрт бы с вами.

К. развернулся и пошёл к выходу.

– Эй, погоди.

К. не остановился.

– Да стой, кому говорят. Есть предложение.

– Да.

– Видишь жирдяя? Это поэт местный. Наглая нищебродская рожа. Сегодня пришёл.

– И что?

– Говно, говорит, у тебя, Ззз, заведение.

– Заикаетесь что ли?

– Нет, это меня так зовут – Ззз.

– Бывает.

– Что – бывает? Готов называть меня Захариэллой Заде Здомпшир?

– Мне всё равно. Я ухожу.

– Да что за народ пошёл! Слово не вставить.

– Вставляйте.

– Так вот поэт этот… Заведение твоё, говорит – мрак, запустение и вчерашний день. Не отвечает требованиям момента, – старушка выбралась из-за конторки и подошла к К. Мундштук она держала как смычок. Женщина недобро покосилась на увальня, – Но, говорит, я тебе помогу. Я тебе, значит, такую рекламную кампанию заряжу – в стихах, во! – что у тебя отбоя от клиентов не будет. Замучаешься прибыль считать. Я тебе, говорит, сделаю реп… реб… что-то там, короче, про рёбра…

– Ребрендинг.

– Да. Но ты меня сначала накорми как следует. Я на голодный желудок творить не могу.

– И?

– Весь день жрал в три горла! Все запасы мне стрескал. А потом заснул и с тех пор дрыхнет – не растолкаешь.

– Я бы посочувствовал, да спать хочу. И есть. Короче, пошёл я искать ночлег.

– Да погоди. Пущу на постой. Только выставь на улицу эту свинью. Пожалуйста. Сил нет эту харю видеть. Чёрт с ней, с рекламной кампанией.

– А где вышибалы?

– Смену закончили и спят. Нашего брата сверх нормы хрен заставишь работать.

– Вашего брата, – зевнул К. – Подержите.

Он сунул старухе свой видавший виды чемодан и внимательно посмотрел на храпевшую тушу.

Спиной поэт опирался на стену, одну ногу в оранжевом сапоге свесил с лавки, а руку положил на стол, где громоздились пустые тарелки, фарфоровый чайник и недопитые стаканы.

Короче, мужик храпел, а на столе мухе негде было сесть. Просто гора грязной посуды!

На пощёчину толстяк, считай, и не отреагировал – только всхрапнул. Тогда К. заглянул в чайник и обнаружил только сухую заварку. Зато стакан с трубочкой был наполовину полон – то ли морсом, то ли компотом. Эту розовую жижу мужчина не думая выплеснул в толстую наглую рожу.

Но увалень всё равно не проснулся – видимо, поэтов не тревожат мелкие бытовые неудобства. Особенно когда они с полным брюхом.

К. хмыкнул, взял со стола грязную вилку и воткнул в руку толстяка. Ту, что покоилась на столе.

Старуха вздрогнула.

Действие возымело эффект – поэт заверещал, вскочил и вытаращил заплывшие свиные глазки с розовыми ободками век.

– Проваливай, – сказал К. и снова зевнул.

Поэт в поисках защиты посмотрел на Ззз. Та ответила растерянным взглядом.

– Сейчас кувшин тебе о башку разобью. А потом зенки выколю. Вали отсюда, боров, пока глаза глядят, я спать хочу!

Толстяк быстро-быстро закивал и вскочил с лавки.

Всё оглядываясь на хозяйку заведения, он, сгорбленный, потрусил к выходу. Дверь отъехала в сторону, и молодецкий пинок К. придал нежелательному гостю значительное ускорение.

Из толстяка выпал какой-то предмет. К. наклонился. Это было перо, похожее на павлинье. Он поднял вещицу и повертел в руках. Филигранный узор приковывал взгляд. К. коснулся пера пальцами. Щетинки оказались металлическими, такой чуткой работы, что по спине К. пробежала тёплая волна.

С тыльной стороны перо было снабжено крохотным цилиндром и тремя миниатюрными контейнерами – очевидно, для разноцветных чернил. Почему-то К. был уверен, что механизм позволяет смешивать эти основные цвета в разных пропорциях, получая на кончике пера чернила любого цвета.

«Интересно, что будет, если написать письмо даме, используя вместо чернил любовное зелье?»