Химмельстранд. Место первое

Впервые за долгое время, а может, и вообще впервые Карина увидела себя со стороны. Сидит на грязном унитазе в пропахшей мочой и блевотиной ванной, в запущенной до скотства квартире. Ночью кто-то, а может, и не один, запихивал ей во влагалище пальцами с грязными ногтями полуповисший член и, кое-как кончив, выколол на плече татуировку «Хайль Гитлер». А может, и до того – пытался себя распалить.

Вот такая у нее жизнь. Вот такой стала ее жизнь.

Долго стояла под душем. И казалось, что она смывает с себя всю грязь, становится чище и лучше. Что все-таки есть возможность начать все сначала. Будильник прозвенел – время поворачивать. Она поискала в шкафу, вытащила более или менее чистое полотенце и пошла на поиски трусов и брюк. Сейчас она найдет эти проклятые трусы… надо бы постирать и надеть мокрые – да черт с ними, лишь бы убраться отсюда. Записаться в Комвукс [16], закончить гимназию, устроиться на работу – хоть в «Макдоналдс», хоть пиццу развозить. Посещать правильные места. Писать правильные бумаги, вести правильные телефонные разговоры.

Брюки не находились, наверняка валяются в прихожей, в куче другой одежды.

В прихожей на глаза попалась недопитая бутылка Renat [17] – граммов двести, не больше.

Она присела на кресло и выпила пару глотков – может, удастся привести в порядок мысли. Потом еще пару глотков.

И все началось сначала.

Когда через неделю, уже под изрядным кайфом, она шла со своими дружками в город, все было забыто и прощено. Даже не так. Не забыто и прощено, а потеряло значение. Ее пользовали и раньше, ничего страшного. И татуировки делала – так в чем трагедия? Она так и не узнала, кто наколол на ее плече эти две восьмерки, и никаких усилий не делала, чтобы узнать. В ее жизни не было ни вчера, ни завтра – так в чем проблема? Только сегодня…

Они шли по Свеавеген в «Монте Карло» – поддатые, обкуренные, непобедимые, чуть не лопаясь от распиравшей их энергии.

Город принадлежал им.

Пластиковая бутылка со смесью кока-колы и самогона, приправленной четвертью грамма амфетамина, шла по кругу. Три фанатика Vit Makt, она и еще неизвестная девица, увязавшаяся за кем-то из парней. Девицу звали Янника, в куртке и короткой неоново-желтой юбчонке. Она беспрерывно хихикала чуть не на каждое сказанное слово.

Проходя мимо издательского дома Бонньер, Мике заорал: «Зиг хайль, жидовская мафия!» – и поднял руку в нацистском приветствии. Янника зашлась в визгливом хохоте и продолжала смеяться, пока не сообщила, что сейчас описается от смеха. Как раз на перекрестке Туннельгатан и Свеавеген. До «Монте Карло» не больше двухсот метров.

– Зажмись, – посоветовал Юхан. – Мы почти пришли.

– Не могу, – простонала девица, сжав зубы.

Мике огляделся и заметил металлическую пластину на тротуаре – именно на этом месте был убит Улоф Пальме [18].

– Ссы здесь, – он показал на памятную табличку.

Девица оробела.

– Здесь?

– Здесь, мать твою. Ссы на Пальме. Только и знал, пидор, что якшаться с черножопыми. Ссы на него.

Янника прыснула, схватила себя за лобок, сделал шаг вперед, спустила трусы и села на корточки. Звонкая струя ударила в металлическую табличку и потекла по швам между плитами тротуара.

– Ссы на Пальме, – удовлетворенно сказал Мике и глотнул из бутылки. – Справедливость торжествует.

Карина без особого интереса наблюдала за этой сценой, прислонившись к стене рядом с входом в метро. Вдруг – странно… будто знобкий ветерок потянул из-под земли. Она вздрогнула. Руки покрылись гусиной кожей, но размышлять о причинах явления не пришлось – по Туннельгатан шли двое мужчин. Оба черноволосые, в хорошо сшитых костюмах.

– Что это вы делаете? – спросил один с явным акцентом.

Приятель попытался его успокоить, но было уже поздно.

– Что я слышу? – в нос прогудел Хассе, самый здоровенный из всех. – Уж не черножопые ли щебечут?

– Все в порядке, ребята, – сказал приятель. – Мы уходим.

– А ты что, Пальме любишь? – Мике сделал угрожающий шаг вперед.

То, что произошло потом, вряд ли можно назвать дракой. Миротворца сразу повалили на землю. А когда тот, кто спросил, бросился на Мике, Карина подставила ему подножку. Он растянулся на асфальте и так и лежал.

Зачем она это сделала? Инстинктивно. В ту же секунду, как нога прохожего коснулась ее ноги, она пожалела о своей реакции и отступила к выходу из Брункебергского туннеля. Сырой подземный холод коснулся спины, и ее начала бить дрожь.

Эта судорожно выдвинутая нога, этот импульс пещерной агрессии, это ничтожно малое, непроизвольное движение будет преследовать Карину всю жизнь.

Парни подтащили жертву к памятной доске на тротуаре. Мике схватил прохожего за волосы и удерживал его физиономию в дециметре от металлической поверхности.

– Значит, Пальме любишь… так целуй его, макака!

И он ткнул поверженного врага лицом в металлическую доску. Поднял, ударил еще раз и еще. На третий раз что-то хрустнуло – то ли нос, то ли выбитый зуб. А может, и то и другое.

– Целуй своего зассанного Пальме, – хрипел Мике, доводя себя чуть не до истерики. – Целуй!