Хиросима

23 октября, сделав госпоже Сасаки местную анестезию прокаином, доктор Сасаки произвел надрез на ее ноге, чтобы дренировать область заражения, которое не проходило даже спустя одиннадцать недель после перелома. В последующие дни гной продолжал образовываться в таком количестве, что доктору приходилось делать по две перевязки в день, утром и вечером. Через неделю она пожаловалась на сильную боль, и он сделал еще один разрез; третий разрез он сделал 9 ноября, а 26 числа увеличил его. Все это время госпожа Сасаки слабела и впадала в уныние. Однажды молодой человек, который когда-то одолжил ей в Хацукаити томик Мопассана, пришел навестить ее; он сказал, что уезжает на Кюсю, а когда вернется, был бы рад снова увидеться. Но ей было все равно. Ее нога все это время так сильно болела и так распухла, что доктор даже не пытался вправить переломы, и хотя рентген, сделанный в ноябре, показал, что кости срастаются, она видела, заглядывая под простыню, что ее левая нога была сантиметров на семь короче правой, а ступня свернута вбок. Она часто думала о человеке, с которым была помолвлена. Кто-то сказал ей, что он вернулся из-за границы. Она хотела понять, что он слышал о ее травме и что заставило его держаться от нее подальше.

Отца Кляйнзорге выписали из госпиталя в Токио 19 декабря, он уехал домой на поезде. Два дня спустя, в Ёкогаве, в одной остановке перед Хиросимой, в этот же поезд сел доктор Фудзии. Впервые после взрыва эти двое встретились. Они сели рядом. Доктор Фудзии сказал, что едет на ежегодное семейное собрание — годовщину смерти отца. Когда они начали делиться друг с другом своими злоключениями, доктор весьма увлекательно рассказал, как все места его проживания одно за другим смывала река. Затем он спросил отца Кляйнзорге о самочувствии, и тот рассказал, как лежал в больнице.

— Врачи велели мне быть осторожным, — добавил он. — Они требуют, чтобы днем я спал минимум два часа.

Доктор Фудзии ответил:

— В наши дни в Хиросиме трудно быть осторожным. Все чем-то заняты.