Хиросима

Алекс пружинисто встал и плавно пошёл на кухню. Никола загасил окурок в стальной пепельнице. Алекс бесшумно вернулся с водкой и рюмкой. Налил. Никола выпил. Алекс встал перед ним на колени, медленно провёл языком по лиловой головке члена.

- Только сначала по-бархатному, ёжик, - Никола облизал сухие губы.

- Yep, massa, - Алекс взял со стула два бархатных женских пояса чёрный и фиолетовый.

Они легли на кровать, прижались, переплелись ногами. Алекс обмотал фиолетовый пояс вокруг шеи Николы, Никола обвязал шею Алекса чёрным. Губы их сблизились, раскрылись, языки соприкоснулись. Они стали душить друг друга.

23.48. Изба в деревне Колчино

Две старухи, Нюра и Матрёна, стояли на коленях и молились тёмному киоту. Голубой огонёк лампадки плохо освещал лики Николы Угодника, Спаса и Богородицы. В избе было сумрачно и сыро.

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых помилуй нас. Аминь! - вразнобой проговорили старухи, перекрестились, поклонились, коснулись лбами неровного пола и с кряхтеньем принялись вставать.

Первой приподнялась Матрёна. Подхватила Нюру под костистый локоть.

- Охти, Господи... - Нюра с большим трудом распрямилась, шагнула к лавке, села.

- Мож всё-тки отпишешь Василию? - спросила Матрёна, подходя к столу.

- Не. Мочи нет, - тяжко задышала Нюра.

- А я своим отписала. Пущай приедут.

- Мой уж восемь месяцев не был. Ой, ломает-то как... - застонала Нюра. - Давай уж, чего там...

Матрёна приподняла скатерть. На столе помимо хлеба и солонки стояла тарелка с блином. Матрёна взяла блин, села рядом с Нюрой, разорвала блин пополам:

- На-ка, покушай. Утром спекла.

- Один? - Нюра взяла половину блина сильно трясущимися худыми пальцами.

- А чаво ж... Один. Да на коровьем масле. Ешь.

- Поем...

Они молча стали есть. Жевали беззубыми ртами. Закончив, Матрёна вытерла рот коричневой ладонью, встала, взяла Нюру под локоть:

- Пошли с Богом.

- Пошли... Господи... - та трудно встала, дожёвывая.

Они вышли в тёмные сени с провалившимся полом. Сквозь дыры в крыше пробивался свет. Через потолочную балку была перекинута пеньковая верёвка с двумя петлями на концах. Матрёна подвела Нюру к петлям. Помогла надеть ей петлю на шею. Потом надела себе. Нюра была в новом белом платке в синий горошек. Матрёна повязала свой старый чёрный в белую крапинку.

Матрёна обхватила Нюру за костлявые плечи, повисла на ней. Нюра всхлипнула и икнула. Петли затянулись, ноги старух подкосились.

23.48. Детский сад №7

Пятилетние Рита и Маша лежали рядом на кроватях с открытыми глазами и смотрели в потолок. Остальные 16 детей спали. За стеной нянечка и сторож занимались любовью.

За окнами проехала машина. Полосы света заскользили по потолку.

- Дракон, - сказала Маша.

- Не-а. Жираф, - Рита шмыгнула носом.

Нянечка глухо ойкала за стеной.

- А чего там Нина Петровна делает? - спросила Маша.

- Они с дядей Мишей душатся.

- Как это?

- В постели голые лежат и душатся. Руками.

- Зачем?

- От этого дети бывают. И для удовольствия. Мои папа с мамой это часто делают. Разденутся голыми - и давай. А твои делают?

- А у меня нет папы.

Замолчали. Снова проехала машина. И ещё одна.

- Ой... ну... ой... ну... Паш... ну не хочу я так... - бормотала нянечка за стеной.

Маша подняла голову:

- Рит. А давай душить друг друга?

- А у нас дети будут.

Помолчали. Рита подумала:

- Нет, не будут.

- Почему?

- Мы же не дядя и тётя.

- Ага! Тогда - давай, а?

- Давай. Только надо догола раздеваться.

- Да ну! Холодно. Давай так!

- Если не по-голому - не получится.

- Да?

- Ага.

Они долго снимали с себя пижамы. Легли в кровать Маши. Взяли друг друга за шеи. И начали душить.

Вышеупомянутые Лукашевич, Валера, Алекс, Матрёна и Рита во время процесса удушения не увидели ничего особенного.

Зато Зельдин, Петюх, Никола, Нюра и Маша наблюдали сначала череду оранжевых и алых вспышек, которые плавно перетекли в угрожающее багровое сияние. Затем багровый свет стал мутнеть, голубеть, синеть и вдруг распахнулся громадно-бесконечным пространством. Это был невероятно просторный, пепельно-серый ландшафт, озаряемый с тёмно-фиолетового неба огромной полной луной. Несмотря на ночь, было светло как днём. Луна подробно освещала невысокие руины выжженного города. Звёздная россыпь сверкала в небе. Посреди руин шла обнажённая женщина. От её белого, облитого лунным светом тела исходил завораживающий покой. Она не принадлежала миру, по праху которого ступала. В руинах и пепле лежали покалеченные взрывом люди. Некоторые стонали, некоторые были уже мертвы. Но стоны людей не нарушали покоя женщины. Она плавно двигалась, переступая через мёртвых и стонущих. Искала что-то другое. Наконец она остановилась. Среди оплавленных кирпичей лежала смертельно раненная щенная сука. Большая часть её тела была сожжена, кости рёбер торчали сквозь клочья шерсти и кожи. Тяжело дыша и слабо повизгивая, она старалась разродиться. Но сил на роды уже не оставалось. Собака умирала, вздрагивая всем изуродованным телом и бессильно напрягаясь. Кровавая слюна тянулась с её алой пасти, розовый язык вывалился.