Хиросима

Госпожа Накамура вернулась на кухню, проверила рис и стала наблюдать за соседом. Поначалу ее раздражало, что он так шумит, но потом она прониклась к нему жалостью – почти до слез. Сосед ломал свой дом доска за доской, когда кругом было так много неизбежных разрушений, но еще она испытывала другую жалость, шире – по отношению ко всем окружавшим ее людям, – не говоря уж о жалости к себе. Ей было нелегко. Муж госпожи Накамуры, Исава, ушел в армию сразу после рождения Миёко, и она долго ничего о нем не слышала, пока 5 марта 1942 года не получила телеграмму из шести слов: «Исава погиб благородной смертью в Сингапуре». Позже она узнала, что он умер 15 февраля, в день падения Сингапура, и что он был капралом. Исаву нельзя было назвать преуспевающим портным: его единственным капиталом была швейная машинка Sankoku. После его смерти, когда семье перестали выплачивать пособие, госпожа Накамура достала эту машинку и сама стала брать заказы – с тех пор она самостоятельно зарабатывала на жизнь шитьем, но денег было мало. Госпожа Накамура наблюдала за соседом, когда все вокруг озарила вспышка – ничего более белого она в жизни не видела. Она не обратила внимания на то, что случилось с соседом: материнский инстинкт заставил ее рефлекторно, сразу же броситься к детям. Она успела сделать всего один шаг (ее семья находилась в 1250 метрах от центра взрыва), когда какая-то сила подхватила ее и, казалось, перебросила в соседнюю комнату, через помост для сна; а следом полетели куски ее дома. Когда она оказалась на полу, на нее попадали доски и обрушился ливень битой черепицы; стало темно: госпожа Накамура была погребена под обломками дома. Но не очень глубоко. Ей удалось подняться и освободиться. Она услышала детский крик: «Мама, помоги!» – и увидела младшую дочь, пятилетнюю Миёко. Ее засыпало по грудь, и она не могла пошевелиться. Госпожа Накамура стала отчаянно карабкаться к ребенку, но других своих детей не видела и не слышала.

В дни, предшествовавшие взрыву, доктор Масакадзу Фудзии, преуспевающий и не слишком обремененный делами жизнелюбец, позволял себе роскошь спать до девяти или половины десятого, но, на его счастье, в то утро, когда на Хиросиму упала бомба, нужно было встать рано, чтобы проводить на поезд своего гостя. Он встал в шесть и полчаса спустя шел вместе с другом к железнодорожной станции, которая располагалась неподалеку – всего через две реки. Домой он вернулся к семи, как раз когда начала гудеть сирена воздушной тревоги. Он позавтракал, а потом, поскольку уже становилось жарко, разделся до нижнего белья и вышел на террасу почитать газету. Терраса, как, впрочем, весь дом, отличалась любопытной конструкцией. Доктор Фудзии был владельцем исключительно японского учреждения – частной клиники, в которой был всего один врач. В этом здании, расположившемся над рекой Кио, неподалеку от одноименного моста, было тридцать палат для тридцати пациентов и их родных: согласно японским традициям, когда человек заболевает и ложится в больницу, туда вместе с ним отправляется один или несколько членов семьи, чтобы готовить для него, мыть его, делать ему массаж, читать, по-семейному поддерживать, без чего больной японец будет чувствовать себя совершенно несчастным. Доктор Фудзии не держал для пациентов коек – только плетеные циновки. У него, впрочем, была прекрасно оснащенная лаборатория и самое разнообразное и современное оборудование: рентгеновский аппарат, приборы для электротерапии… Две трети здания стояли на земле, а треть – на сваях, над водами Кио. Именно в этой части дома, нависающей над рекой, жил доктор Фудзии, и выглядела она довольно странно. Зато летом здесь было прохладно, а с террасы, повернутой от центра города, открывался бодрящий вид на воду, по которой туда-сюда сновали прогулочные лодки. В жизни доктора Фудзии бывали тревожные моменты, когда рукава дельты реки Ота разливались, но сваи, очевидно, были достаточно крепкими: дом всегда выдерживал наводнения.

Уже месяц доктор Фудзии пребывал в относительном бездействии. В июле, когда число нетронутых бомбежками японских городов с каждым днем стремительно сокращалось и Хиросима становилась все более вероятной целью, он перестал принимать новых пациентов, поскольку в случае авианалета и пожара не смог бы их эвакуировать. Теперь у него осталось всего два пациента: женщина из Яно с поврежденным плечом и молодой человек двадцати пяти лет, получивший ожоги во время бомбежки сталелитейного завода близ Хиросимы.