Хирург

— В худшем, — он задумался. — Как кастрированные коты. Про них пишут книги. Под них адаптируют кино. Что нужно инфантилам? Сублимат. Игрушки им нужны.

— А я считаю, что если человек не сохранил в себе ребёнка, то он, считай что мёртвый.

— Правильно считаешь. Но если человеку давно за тридцать, а в нём ничего, кроме детства, нет, то это что — вечная молодость?

Ольга рассмеялась.

— Да, так и есть. Вечная дурость.

— Бедные вы дети. Взрослые глупые дети.

— Мне простительно, — Ольга демонстративно надула губы. — Мне ещё двадцати нет.

— Сначала взрослыми хотите казаться, потом взрослеете и впадаете в детство… Что, я не прав? Прав. Взрослыми быть страшно. Ответственность — это всегда страшно. А придётся. Никуда от этого не деться.

— Не прав ты. Я не спешила взрослеть. Знала, что ничего хорошего в этом нет. До пятнадцати лет косички носила, не курила, не пила, с мальчиками не дружила.

— А потом?

— Гормон победил мозг. Или не гормон, не знаю. Нового захотелось, неизведанного.

— Протест. Обычный ребяческий протест: дома плохо, я уйду и сделаю наперекор. Что — нет?

Эдуард щёлкнул зажигалкой и протянул Ольге дымящуюся сигарету.

— На, покури. Так смотришь, что чувствую себя гестаповцем. Так… стоп! Три затяжки — не больше.

Голова закружилась, Ольга бестолково улыбнулась и обрадовалась лёгкости в мозгах.

— Ты слишком взрослая для своих лет, — продолжил Эд. — Просто чрезмерно.

— А что делать? Не будешь сильным — затопчут, — сказала Ольга, делая пятую затяжку. — Есть от природы сильные люди, прирождённые лидеры, а есть те, кто не смирился — сильные поневоле.

— Со временем ты станешь мудрой женщиной.

— А сейчас глупая, да? Наивная?

— Юношеский максимализм. Гормон побеждает мозг, так ты говорила? Демонстрируешь банальные истины как нечто сногсшибательное. Надоедаешь многозначительными намёками на содержание выеденного яйца, — он осёкся. — Знаешь, если бы я побеседовал с тобой в пору своей юности, то испытал бы комплекс неполноценности. Ты умная, очень умная девушка, раз тебе удалось втянуть меня, старого циника, в эту никому ненужную беседу. Ты жаждешь знаний, впитываешь их, как губка, и, наверное, любишь читать. Принести тебе книгу? Что именно?

— А, что хочешь, — проговорила Ольга, не понимая, обижаться ей или радоваться. — И ещё… ты не старый.

— Есть вещи, которые никогда не врут. Например, зеркала.

— Врут, — тряхнула головой Ольга. — Если бы мы жили в двухмерном мире, то имели бы представление только о высоте и длине, о ширине даже не догадывались бы.

— Снова умничаешь? Тогда я буду отшучиваться. Многим девушкам понравилось бы не иметь представления о своей ширине.

— Мне, точно, понравилось бы.

Эдуард посмотрел пристально.

— Да, поправиться тебе не помешало бы.

— Да ладно.

— Тощая, как вобла. Одни глаза остались.

— Эх, зато похудела! Хоть какая-то выгода, — она прыснула в кулак. — Если остались одни глаза, то я не вобла, а креветка!

— Дитё ты дитё. Йа креведко.

Откинувшись на спинку инвалидной коляски, Ольга рассмеялась. Она закидывала голову и топала ногой, мучилась коликами в животе, но успокоиться не могла. Нельзя смеяться! Нельзя, нельзя, нельзя! Но остановиться невозможно!

Отсмеявшись, она перевела взгляд на Эдуарда. Он улыбался. Наверное, когда творец наблюдает за невинными шалостями своих чад, на его губах такая же улыбка — уютная, тёплая. Захотелось к нему прижаться. Подъехать и обнять его за ноги. Делать этого Ольга, конечно же, не стала.

После обеда к Аньке пришла мать — полная её противоположность: болезненного вида женщина, похожая на аристократку ХIХ века, кивнула Ольге, читающей электронную книгу, и принялась наставлять неразумное чадо на путь истинный. «Да, с такой родительницей поневоле из окна сиганёшь», — подумала девушка, надевая наушники.

Весь следующий день она вышивала, собирала паззлы и ждала Эдуарда, но он так и не пришёл. И как будто бы день пропал. Словно и не было этого дня. Оторвали от календаря пустой листок — и всё.

Странно, раньше она не привязывалась к людям, жила, как перекати-поле, и полагала, что у неё тоже нет корней. Сейчас же мучилась, как заядлый курильщик без сигареты. Она вздрагивала от скрипа дверных петель; услышав шаги в коридоре, замирала, ожидая, что вот, прямо сейчас они стихнут, и войдёт он. Эдуард. Эд. Понимая, что у него дежурство, она всё равно ждала и ловила себя на гаденьких мыслях, что, увидев его, готова по-собачьи вилять хвостом.

Приняв таблетки перед сном, Ольга отложила ноутбук и принялась себя успокаивать, что Эдуард обязательно придёт завтра и принесёт добрые вести

— А вдруг случилось что-нибудь плохое? Он ведь говорил… — пискнуло её второе «я» — то, что всё время сомневается и устраивает истерики.

Голос здравого смысла успокоил:

— Всё хорошо. Просто сегодня у него дежурство.

— Нет, он говорил, что если его найдут…

— Глупости, сама знаешь.

— Если его найдут, то… Господи, мне ведь никто не скажет, — затараторила истеричка, — если с ним что-нибудь случится! Я даже телефона его не знаю!

— Спросишь, когда он придёт.