Хирург

— Ни хрена себе! — опять Толян, рожа перекошена, скалится, как собака

— Сука, больно! — завопил я. — Чего пузо трогаешь? Все рёбра переломали!

— Да ты перо это… ты перо поймал. Ща менты придут…

— На хрен ментов! Сваливаем! — я ощупал мокрую футболку, глянул на окровавленные руки, и перед глазами потемнело. Вовремя Толян поддержал.

Потом всё — кусками. Краски яркие. В ушах звенит. О, моя машина! Анжелка — бледная, аж синяя. О, а это что тёплое, мохнатое?.. Щенок. Малой ещё совсем, тычется носом в бок. Я уселся на заднем сидении, Толян скрутил свою рубашку, протянул:

— Приложи… это…

Я сунул, где пекло, и скривился от боли.

— В больницу надо… — лепетала Анжелка, перебираясь за руль. — Срочно в…

— Я поведу. Баба — на место, — рявкнул Толян. — А то разобьёмся нах!

Поскуливая, Анжелка уселась рядом со мной.

— Господи, я виновата, — причитала она. — Господи… Ванечка… из-за меня. Прости, Ванечка!

— Да отвали ты, — я отодвинул руку, гладящую по лбу.

Анжелка свернулась калачиком и завыла.

— Заткни хайло! — скомандовал Толян. — Без тебя тошно.

Послушалась, умолкла.

Во рту пересохло, в кишках полыхал пожар. Ранение в живот: пить нельзя, курить нельзя. Хорошо, пожрать дома не успел… Машину затрясло. Внутри тоже всё затряслось, я взвыл, сжал зубы.

— Что, миленький, что? — снова прохладные ладони на лбу.

— Что-что… Не гони — трясёт! Сдохну ща!

— Тут это… дорога — говно. Потерпи чуток, — сказал Толян. — Как у тебя с ментами?

— Нельз-зя с-светиться, — процедил я сквозь зубы.

— Ещё чуть-чуть… всё, вот и дорога… Так. Нельзя, значит, светиться. Есть у меня знакомый, типа, врач…

— Мне не нужен «типа врач»! Мне нужен самый лучший… бля… врач!

— Ну, короче, нормальный он чувак, не стуканёт. Только это… капусту любит…

— Есть у нас всё, — заговорила Анжелка. — Только успеть бы…

— Да заткнись ты наконец, — гаркнул Толян, — всё будет пучком. Ща в больничку приедем, заштопают тебя, браток.

Заверещал телефон. Анжелка вынула его из бардачка и сказала:

— Это Макс.

— Поговори с ним.

— Что сказать?

— Скажи, как есть… пусть бабла возьмёт и к больнице… вот ё-о-о… едет… Толян, шо за больница?

— Первая.

Заикаясь и всхлипывая, Анжелка коротко пересказала, что случилось. Помолчала немного и пролепетала:

— Через десять минут будет.

— Амбец им там всем, — я подумал про азеров.

На полпути нас тормознули менты. Анжелка выбежала, донеслись её вопли:

— Да, нарушаем! В больницу едем. У нас человек умирает!

Менты попались нормальные, отпустили сразу же, даже бабок не взяли.

С каждой минутой мне делалось всё хуже. Ноги окоченели, появилась слабость, веки слипались. Спать нельзя, спать нельзя. Нельзя спать! Звуки слились в сплошной протяжный звон.

Анжелка с Толяном переговаривались, Толян куда-то звонил, потом обращался ко мне, но я не слышал.

Вроде бы, приехали. Люди в белом. Больно! Опа! Я лежу, меня несут. Анжелкино лицо сверху. Не плачь, моя девочка, всё пучком… Больничка. Ненавижу больницы!

Светлый кабинет. Операционная? Я голый, грудь и живот скребут. Бля, что, нет острой бритвы? Хрень какая-то круглая в глаза светит. Врач в зеленоватой маске подносит что-то… Темно.

Хирург

— Приехали, — сказал Хирург, посигналил сторожу — шлагбаум поднялся, и машина въехала на больничный двор.

Оглядевшись, Оленька скривилась и повела плечами.

— Мерзко. Как будто возвращаешься… в то время. И чувства оживают тоже.

— Так будет правильнее. Процедуры начинаются в девять, и до двенадцати. Массаж, физиотерапия, лечебная физкультура.

— Я уже могу стоять и даже немного — ходить, — заскулила она.

— После процедур перекусим и — на море, — продолжил он, словно не расслышав.

Девушка глянула на жёлтое здание, поправила полюбившуюся бандану с коноплёй.

— Может, ты и прав.

— Не «может», а точно, — Хирург посмотрел на часы: до встречи с Ментиком оставалось двадцать минут. — Ну? Чего разволновалась? Всё самое страшное позади.

— Мне всё страшно. Я ведь почти не болела… разве что простудой раз в два года.

— Это неудивительно. Идём, — он открыл перед Оленькой дверцу. — Давай.

До двери она шла, волоча ноги, но — сама, лишь чуть опиралась на его руку. На второй этаж поднималась, то бледнея, то зеленея, — тошнило, наверное, — но продолжала бороться со ступенями. Приходилось её останавливать и устраивать передышки.

Вот и отделение. Усадив девушку на стул в коридоре, он отыскал старшую медсестру, передал ей историю болезни и просил присматривать за пациенткой. На встречу с Ментиком он опаздывал, хотя отличался пунктуальностью и не любил, когда задерживаются другие. Простившись со старшей, он пробежал мимо Оленьки, обернулся, чтобы помахать ей. Боже, какое у неё было лицо! Как у щенка, которого первый раз оставляют кинологу. Ничего, это ненадолго, мысленно сказал он себе и сел за руль. До встречи — семь минут. Нормально.

К Ментику он летел как сумасшедший, обгонял по сплошной, сигналил. Остановившись под светофором, он барабанил пальцами по рулю и не мог понять, что с ним. Как будто внутри жил кто-то другой. Сейчас преобладали чувства этого другого.