Хирург. Бегун. Беглец

— Ну, заткни! Попробуй заткнуть! Ничего не говори ему, Гекс, слышишь, ничего! — Бородин чуть ли не рычал.

Густав с усмешкой поднес к его рту палец и сказал:

— Укусишь?

— Пошел на хер!

— Зря. Больше в твоей жизни такого шанса не будет.

— Молчи, Гекс, молчи, чтобы он ни сделал, — повторил Бородин.

Он тяжело дышал через расширившиеся ноздри, злость кипела в нем, он будто копил в себе ненависть, чтобы потом врезать страннику с троекратной силой. Он не знал, что с ним будет, по крайней мере его не убьют, и это хорошо. Но молоток, который странник вертел в руке, мог означать что угодно. И зачем эта скатерть под ногами, не для имитации же рождественского снега?!

— Это для того, чтобы твоей кровью пол не запачкать, — сказал Густав.

Гекс вздрогнул всем телом:

— Я буду молчать, босс. Честное слово, клянусь, буду молчать.

— Спасибо. — Бородин набрал слюны и смачно плюнул в Густава. — Если бы у меня были развязаны руки, то я бы купил тебе выпивки за это.

Странник же, глядя на склизкую массу, медленно стекающую по джинсам, вдруг воскликнул:

— Милый слюнявый ротик!

Уверенным шагом он подошел к барной стойке, перегнулся и сорвал висевшую между деревянной декоративной подпоркой и стеной веревку, унизанную миниатюрными флажками всех стран мира. Бывшего мира.

Странник одним движением выдернул бечевку из петелек, и треугольные флаги печально осыпались на пол, как разноцветные листья осенью. Затем он достал из ближайшего стакана ложку с длинной ручкой, намотал на нее концы бечевки и протянул все это бегуну.

— Подвяжи ему челюсть. Затяни как можно крепче, чтобы он не смог ее раскрыть и вякать.

— Нет! — заорал Бородин, но ловкие руки Руслана уже протянули веревку под подбородком и начали закручивать ложку по часовой стрелке, наматывая вместе с бечевкой волосы пирата, выдирая их целыми кусками.

Через пару минут Бородин мог только мычать и дергаться. Веревка надежно сжала его челюсти.

— Я дам тебе добрый совет. — Густав сел на корточки напротив пирата, вглядываясь в его дико вращавшиеся глаза. — Ты лучше оскалься, разведи губы, хорошо? Зачем тебе лишние травмы?

Бородин задергался и затрясся.

— Держи ему голову! Не отвлекайся! — прикрикнул на бегуна странник и поднес ко рту Бородина тот самый деревянный брусок, что ранее достал из рюкзака.

Пират дернул шеей назад и уперся в живот бегуна — отступать ему было некуда.

— Господи. — Гекс отвернулся. В холодном свете ламп его побледневшее лицо выглядело посмертной гипсовой маской.

— Ты смотри, смотри, дружок, — обратился к нему Густав. — Потому что, если ты будешь молчать и дальше, то же самое произойдет и с тобой, будь уверен.

Пират поморщился, но не повернулся.

— Ты действительно хочешь это сделать? — спросил бегун. Он держал голову Бородина, надежно ее фиксируя, но пальцы уже предательски скользили, потому что пират мгновенно стал мокрым от пота.

— Тебе его жаль?

— Нет, просто…

— Что просто? По приказу или сговору, я не знаю, эти твари заживо сожгли ни в чем не повинных людей, понимаешь? Уничтожили.

— Я все понимаю.

— Тогда какие могут быть вопросы? Разожми губы, сука!

Брусок уперся в рот Бородина. Он снова попытался отклониться, теперь уже в сторону, но бегун прочно держал его.

— Разожми, — ласково повторил странник.

Из глаз пирата потекли слезы. Он завыл, монотонно и пронзительно, как воет человек, у которого болит голова наутро от похмелья. Жилы на шее надулись, пальцы вцепились в сиденье стула. А затем он осклабился, обнажая большие крепкие зубы.

Твердое дерево, обмотанное тряпицей, уперлось в них. Густав занес молоток и посмотрел на бегуна. Тот кивнул в ответ, и бицепсы на его руках напряглись.

— Мне кажется, он уже готов нам все рассказать, — сказал Густав и ударил.

Послышался хруст и треск. Брусок вошел в рот, выбив шесть или семь зубов, обдирая нёбо и сминая под собой язык.

Бородин заорал. Он буквально кричал животом, грудью, головой, всем телом. Крик исходил от него волнами, то затихающими, то вновь возрастающими. Темная кровь, булькая и пенясь, вперемешку со слюной и выбитыми зубами потекла изо рта.

Гекс сидел, отвернув голову, насколько это вообще возможно, и беспрестанно шептал:

— Господи, Господи, Господи.

Тогда странник поднялся, отбросив молоток, взялся за брусок и принялся поворачивать, нажимая то на кровоточащие разорванные десны во рту Бородина, то на те зубы, что остались целыми по бокам.

Бегун, у которого руки теперь были не только в поту, но и в крови, прохрипел от натуги:

— Я не смогу удерживать его слишком долго.

— И не нужно.

Странник отвел брусок максимально влево, а затем резко ударил по нему кулаком. Один раз. Второй. Третий!

Щека Бородина не выдержала и порвалась, вывалив наружу еще одну порцию бело-красного крошева.

Неожиданно бегун облегченно выдохнул и осторожно отвел дрожащие руки от свесившейся головы пирата.

— Он потерял сознание. Кажется. Или ты убил его, — сказал он.

Густав вытащил брусок изо рта Бородина и бросил его на колени Гекса. От рта до колен протянулся длинный тягучий след из окровавленной слюны.

Он прижал два пальца к шее пирата и замер. Потом отряхнул руки и удовлетворенно сказал: