Хирурги человеческих душ

– Это творение более чем известно в Советском Союзе, – заговорил Алексей в проникновенном тоне. – Великолепная художественная техника и колорит! А сюжет какой?! Какая идея заложена! В отличие от безыдейной Моны Лизы. Ведь во всём мире униженные и оскорблённые, как сказал бы Достоевский, заждались такого героя. Даже учебник «История КПСС» признаёт, что Христос – фигура историческая. Трагическая и народная. А на мой взгляд, он – вообще первый стихийный и наивный коммунист. Где-то я его даже люблю. Как первого народного заступника. Теперь остаётся лишь добавить к Христу фигуры Ленина, Маркса, Энгельса – и реализм, та самая правда жизни – налицо. Однако, нашу команду в выборе данного полотна остановило только одно: построение коммунизма – преходящая задача. Вне всякого сомнения, что в перспективе коммунизм победит на всей планете, и тогда на первый план выйдут новые проблемы. Между тем, есть кое-что, даже более важное, чем коммунизм! Есть большие святыни!

И это громогласное и почти еретическое для советского общества заявление «горлопана-юриста» заставило онеметь даже тех, кто шептался в последних рядах. И уж точно – профессуру. И даже Эйбоженко поперхнулся собственным языком.

– …Есть непреходящая духовная ценность на все времена, – всех буквально заставил затаить дыхание Подлужный. – Сейчас мы вам покажем её художественное воплощение. Но прежде… Но прежде я просто обязан поведать вам о, казалось бы, маленьком происшествии, случившемся полчаса назад, чтобы доказать – за нашим шедевром стоит правда жизни…

И Алексей лаконично рассказал о встрече котёнка-потеряшки с его спасительницей Татьяной.

– …А увидев, с какой нежностью Таня смотрит на этого маленького оборвыша, – завершал краткое отступление от основной темы Подлужный, – я был безжалостно покорён этой чудной девушкой. И знаете почему? Да потому, что первое и главное воспоминание моего детства связано с этим: на меня так же, как Таня на котика, смотрела моя мама! Так наши мамы ласкали в младенчестве каждого из здесь присутствующих…

Алексей продолжал раскрывать свою задумку, но теперь зал не столько слушал его, сколько взирал на прехорошенькую ассистентку Димы Озерова. Татьяна, и без того не обделённая мужским обожанием, сейчас, вся пунцовая от переживаний, буквально утонула в океане внимания и любопытства сильной половины аудитории, а также в цунами женской ревности – второй части зрителей.

– …Канули в лету первобытно-общинный строй и феодализм, клонится к закату капитализм, восходит в зенит первая фаза коммунизма – социализм, – в раздумье морщил лоб Подлужный, – но… Но во все времена не было, нет и не будет выше ценности, нежели мать и дитя! Это ради них – сердцевины нашей Родины – прежде всего, вершили подвиги на полях Великой Отечественной войны наши легендарные деды и отцы-фронтовики! Это ради них, согревающих теплом и улыбками нашу Отчизну, покоряли космос Гагарин и Королёв! Это ради них – солнечным светом озаряющих душу мужчины – бились на поле спортивной брани Валерий Харламов и Лев Яшин…

И под эту исповедь, от которой всем присутствующим стало даже немного стыдно за своё мещанское прозябание на этом свете, Николай Бойцов выдал на экран самым крупным планом изображение бессмертного произведения Рафаэля – «Сикстинскую мадонну» с младенцем Иисусом на руках…

– Как сказал историк искусств Бернард Беренсон: «Главная причина славы Рафаэля – это его способность говорить со всеми обо всем на языке, понятном каждому», – проронил в тишине Подлужный. – Каж-до-му… И без всяких сфумато…

И долго безмолвствовали очарованные зрители, пока какой-то озорник с галёрки не выкрикнул: «Мадонна, слов нет, хороша! Но Танечка-то Серебрякова, пожалуй что, краше будет!»

И тут уж зал, до того не ведавший, как тактично выйти из торжественности момента, грохнул канонадой хохота… Смеялись все! Аж сам Эйбоженко ржал, как конь! И даже секретарь парткома Сочнов, призванный во всём и всегда блюсти чистоту партийной линии, втихую похрюкивал и повизгивал по-поросячьи.

По окончании дебатов Алексей в числе первых покинул аудиторию номер восемьдесят семь. Он не просто покинул, но выбежал и из неё. С его стороны то было не бегство с поля триумфа, а реализация хитроумной задумки.

Благодаря этому, когда Таня Серебрякова (как выяснилось – дочь известного университетского профессора Владимира Серебрякова) вышла из дежурной комнаты в сопровождении Озерова и с котёнком на руках, входные двери, ведущие на широкое университетское крыльцо, перед ней распахнул… Подлужный.

Близ парадного входа спасительницу с найдёнышем уже поджидало такси, которое Алексей успел взять на вокзальной площади, расположенной неподалёку.

– Прошу вас, – открыв заднюю дверь автомобиля, жестом пригласил Подлужный девушку.

– Я… Я не принимаю такие… любезности от незнакомых, – растерялась та.

– Ну, теперь-то мы уже не совсем незнакомые, – улыбнувшись, прищурил глаза хитрец. – За два часа творческой дискуссии мы стали чуть ближе…

– Напротив, мы стали ещё дальше! – недовольно поморщившись, перебила его красавица.