Хирурги человеческих душ

В ту пору ему досаждали режущиеся зубки. Однако Мишутка неохотно прикусывал ими пластмассовые игрушки и специально купленное резиновое кольцо. Зато, поднявшись в кроватке, с удовольствием мусолил деревянные поручни, напоминая уморительного и симпатичного бобрёнка.

Контрольную группу сверстников по физическим показателям Мишутка опережал на полтора-два месяца. «Весь в деда», – говорила про него мама Алексея. Во всём же прочем он рос обычным мальчиком, если не считать его повышенной двигательной активности. В отличие от усидчивого Сергуньки, с которым в младенчестве Подлужные горя не ведали, младшенький не давал родителям и секунды покоя. Он вечно к чему-то тянулся, куда-то лез, чего-то требовал. Но при всём при том был чрезвычайно общительным и обаятельным ребёнком. Обожал, чтобы папа водил его на ножках, хватаясь за отцовский палец.

Такими вот разными, но одинаково любимыми сыновьями вознаградила жена Подлужного. И не мудрено, что он по ним жутко соскучился. Что касается мужской жажды Алексея по Татьяне, то эта тема настолько очевидна, что не нуждается в раскрытии.

7

Подлужный и Бойцов сидели рядышком за столом в кабинете следователя и изучали свежий совместный обзор областного УВД и облпрокуратуры за второй квартал текущего года о нераскрытых убийствах и лицах, пропавших без вести. Первый раздел документа они одолели без сучка без задоринки за четверть часа. Однако в конце второго, когда Николай уже «отвалился» на спинку стула, Алексей вскрикнул так, точно ему шило вонзили в известное место.

– Ты чего?! – сценично всполошился сыщик. – Аль блохи завелись?

– Николя-а-а! – игнорируя дурашливый тон приятеля, задохнулся от пронзительной догадки Алексей. – Читай! Вот тут. Видишь? Пропал некто Бухвостов Лев Александрович, 1937 года рождения.

– И чего?

– А то, что живёт он… Вернее, числится проживающим в квартире шестьдесят три дома двадцать четыре по улице Швецова.

– Ну?

– Баранки гну! Там же живёт и Алькевич Борис Семёнович. В квартире шестьдесят один. То есть, судя по нумерации, жильё Алькевича располагается этажом выше. Стало быть, это третий и четвёртый этажи. Занятное совпадение?

– Более чем, – сморщил лоб Николай, прокручивая в уме варианты. – Ну-кась, пробью я через УВД, кто по Бухвостову заяву накатал?

И сыщик принялся вращать диск телефона. Через пять минут он уже знал, что заявление подал некто Ситов Жан Леопольдович, член Союза художников СССР. Потому разыскник помчался его допрашивать.

– Ну, чё, Ляксей, – выдал Бойцов от выхода, – что там вякал твой Платон? Ищу человека?

– Не Платон, а Диоген³⁹, – проронил ему вслед Подлужный.

Но сыщик его уже не слышал. Алексея это не очень расстроило. Он тоже спешил. К Двигубскому – за санкцией на производство обыска в квартире Бухвостова.

8

Подлужный, Бойцов, девушки-практикантки и управдом со слесарем, вскрывшим входную дверь квартиры Бухвостова, ступая, словно по тонкому льду бездонного водоёма, гуськом «просочились» внутрь. На вошедших пахнуло запахом нежилого. Просторное бухвостовское «бунгало», переоборудованное из трёхкомнатной в двухкомнатную квартиру с кухней, представляло собой типичную неухоженную и заброшенную холостяцкую «берлогу». Это ощущение усиливали сопутствующий запах табака, не выветривший до сих пор, бутылки из-под спиртного, а также полное отсутствие хозяина. Зато нетривиальным для советского человека оказалось наличие взамен гостиной большой мастерской, уставленной мольбертами с подрамниками.

– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – шепнул Николай Алексею, едва заглянув в мастерскую. – Марина!

И впрямь! С листов ватмана, картона и холстов на самозваных гостей завлекающе взирала Марина Алькевич! Десятки Марин! В виде первичных эфемерных набросков, как пробы пера; затем – в форме эскизов, более глубоких зарисовок и этюдов, раскрывающих общий замысел художника; и наконец – воплотившихся в нескольких законченных миниатюрах.

В углу, тыльной стороной к посетителям, размещался холст внушительных размеров. Обогнув мольберт, Подлужный вздрогнул, потому что с полотна на него маняще смотрела концентрическим взглядом… живая Марина! Вернее, почти как живая.

Мастер изобразил её обнажённой и во весь рост. Молодая женщина, правда, прикрывала грудь и лобок руками, но даже на картине она эту тягостную обязанность исполнила не так, как прячут перси и прочие прелести красавицы, застигнутые в будуаре врасплох. Отнюдь… Пальцы она развела столь ловко, что были видны спелые соски её сладких грудей, а из-под лобкового пушка вишнёво темнело то, на что располагал правом избранный счастливчик. Она как бы выплёскивала наружу броской фактурой собственные сетования: «Так и быть, я прикроюсь, коль этого требуют законы жанра. Раз так предписывают правила приличия. Но право же, куда как замечательнее и приятнее восхищаться мной и хотеть меня без глупых помех. И не только восхищаться, но и прикасаться, ощущать и даже… Впрочем, дальнейшее будет зависеть от вашей подлинно мужской устремлённости! А ещё в большей степени – от моего желания. Дерзайте, завоёвывайте меня…»