Хирургическое вмешательство

Сергиевский больно покусал себе язык и скинул цепенящее сонное наваждение. Воронецкая всегда работала с эмоциями очень осторожно и с такой лаской, что ее нежесткие внушения попросту не хотелось сбрасывать. Даниль поначалу растерялся, потом уплыл в вороньи чары и забыл сделать то, что сделал бы на его месте всякий нормальный человек — прочитать шлейф ауры и провести визуальную диагностику.

…Пациентка не обладала выраженными способностями к контакту, никогда ему не училась и не умела затирать шлейфы; Сергиевский поднаторел в чтении аур людей непростых и искушенных в мастерстве, а потому последние события жизни Нади видел как на ладони. Она ехала в плацкарте откуда-то с севера, и уже в поезде заходилась от страха и горя; а может, и до того мучилась ими, растравляя больное сердце. Она ехала в древнем, душном, вонючем вагоне, и с каждым часом пути ужас усиливался от мысли, что ведет ее самая последняя надежда, и что надежда эта глупа.

Отказница.

Была, похоже, рекламная акция молодой медфирмы, или филиала, открывавшегося в одном из маленьких городов — день бесплатного приема… предпоследняя надежда Нади. В поликлинике, что ли, делали ей общую диагностику кармы? Лет пять назад аппаратура имелась только в крупных городах, но с тех пор по национальному проекту должны были поставить и в провинции… Даниль помотал головой и увидел язвой горевшее в сознании женщины слово «онкология». Значит, кармасоматическая болезнь. Но почему ей отказали в клинике? Почему она вообще туда обратилась?! Если есть деньги, конечно, здоровее и удобнее почистить карму у врача, чтобы опухоль рассосалась без мучительной химиотерапии или классических операций. Но если денег нет, карму очищают страдания…

— Готов? — осторожно спросила Ворона. — Извини, Дань, что я тебя так выдернула, но это ж правда ужас что такое, лучше уж не рисковать, а то мало ли.

— Что вы, Алиса Викторовна, — тот невольно расплылся в улыбке. — Я вам помочь… мечтал, честно.

Она тихонько фыркнула:

— Ф-фух! Ну хорошо… Поехали, — и перешла в чистую форму.

Даниль последовал ее примеру. Профессорша оставила тело «на привязи», не уничтожив его и даже обрубив не все нити сцепки: отчего-то ей не нравилось убивать свою плоть, и делала она это редко, только по насущной необходимости. Сергиевский решил поступить так же, как Ворона; правда, ему с непривычки пришлось уложить бессознательную тушку на ковер — держать ее стоячей было неудобно и отвлекало от дела.

Вокруг ничего не изменилось. По мощи излучения ауры Воронецкая не уступала Ящеру; не только сама она, но весь кабинет сохранял в тонком мире иллюзорную форму. Казенная трехрожковая люстра, обои и шторы, кресла и стеллажи, стол с компьютером, стол с оргтехникой… только ярче засияли под потолком светящиеся облачка, да цветы в горшках явили стихийную сущность богини природы. Сергиевский быстро зачистил пространство, вытеснив слабые отголоски чужих биополей, и пришиб на всякий случай безвинные цветы: богиня все равно восстановится позже, почуяв ласковую мысль владелицы кабинета.

Потом он перевел взгляд на пациентку.

И остолбенел.

Даниль видел души, которые принимали для реинкарнации только человекообразные обезьяны. Видел души, срок жизни которых близился к концу: при следующей попытке перерождения их ждал распад. Видел души в реакторах энергостанций.

Такого он не видел никогда.

Ее точно ели черви. Тонкое тело казалось изъязвленным, его испещряли каверны, заполненные какой-то чуждой, лоснящейся, гнилой с виду субстанцией. Первый, второй, третий слои биополя, энергопроводящий контур, карма базисная и надстроечная, структуры памяти и мышления… Горло пережимало от жуткого зрелища: органы тонкого тела, в отличие от органов плотного не имевшие четких границ, у женщины словно перемешивались, как в миксере на медленной скорости, и червоточины пронизали их насквозь…

— Мля, — прошептал Даниль, забыв о присутствии Вороны. — Ой, мля… что это?!

— Ты знаешь, Даня, — сказала Алиса. — Ты ведь об этом пишешь.

Даже стыд, который должен был заполнить его доверху при этих словах, и тот отступил перед ужасом.

— Это… — с дрожью сглотнул Даниль, — это так выглядит? Я… не знал. Я… еще к аналитической части не…

Ворона тихо вздохнула.

Он готов был провалиться сквозь землю — не оттого, что потерял самообладание медика, не сориентировался в теме собственной диссертации, а от этого позорного лепета.

Северорусская аномалия. Знаменитая, необъяснимая, представляющая исключительный научный интерес, при близком рассмотрении она оказалась непереносимо страшной — настолько страшной, что хотелось отвернуться, сбежать и забыть. «Возьми себя в руки! — молча выматерившись, приказал Даниль. — Ты, сука, на людей печати ставишь, чтоб их в топку пустили, и не мучаешься. Ворона оперирует. Учись, сука. Это наука, засунь свои эмоции куда поглубже…»