Мужчина средних лет, ответил:
- Да? Могу я вам помочь, молодой человек?
- Я…- попытался писатель.
Человек был накрашен тенями для век и вишнево-красной помадой. Также он был одет в трусики, подвязки и чулки. Зажимы из нержавейки были "привинчены" к его соскам, раздувая мясистые концы.
- Круто, не так ли?
- А?
Человек спустил гофрированные трусики, обнажив половой член и мошонку, сверкающую булавками. Одна булавка проколола “конец” крайней плоти.
- Ух... круто, да, - ответил писатель.
- Не хотите ли прикоснуться к нему?
- Э-э, ну, нет, - писатель побежал прочь.
Во втором доме он заглянул в полупрозрачную дверь и увидел красивую, обнаженную женщину, гоняющуюся за гигантским сенбернаром, а человек из третьего дома стоял, усмехаясь, на перилах своего крыльца с петлей на шее.
- Измена! Милый Флинс, беги, беги![17]
Тяжелые, глухо чавкающие стуки приветствовали писателя в четвертом доме:
УАК-УАК-УАК! УАК-УАК-УАК!
В окне кухни он увидел мужчину, с очень довольным видом, раскалывающим голову ребенка большим молотком для отбивных, в то время, как позади него женщина в фартуке готовила что-то на сковороде.
Мужчина раздробил череп на части и стал ложкой соскребать нежные мозги в миску.
- Оливковое масло или рапсовое? - спросил он жену.
Писатель отпрянул и, сдерживая рвоту, вывалился обратно на улицу. Под воздействием увиденного, он чувствовал себя, будто получил удар кувалдой прямо в лицо. Он видел достаточно; он не хотел больше быть Ищущим - он просто хотел вернуться домой. Потом его снова бросило в пот, и голос, как изношенный аккорд, прозвенел снова в его голове:
НО ТАМ ТАК МНОГО, МНОГО ЧЕГО ДЛЯ НАШИХ ПОИСКОВ...
Что бы это значило? Сдавшись, писатель наклонился и его вырвало. Это было логично по сути, в конце концов, было его долгом после того, что он видел.
Закончив, писатель почувствовал себя еще хуже, почувствовал себя изгоем. Частички месива из его последней трапезы блестели, почти как драгоценности, в морозном свечении фонарей. Он чувствовал пустоту, и не только в животе, но и в сердце. Может быть он выблевал свой дух, а?
Он просто
Ложь.
Абсурдно, но он сел рядом с лужей блевотины, чтобы осмыслить это. Каталитическая субъективная гипотеза[18]
была разрушена? Он чувствовал себя отверженным, но кем? Господствующими? Обществом? В некотором смысле он был - всеми писателями, вместе взятыми и, возможно, это была обратная сторона его отторжения, которое спровоцировало зов, избрало его каким-то образом.Поиски имели неприятные последствия, оставив его сидеть "ниже плинтуса", как и его блевотину, принимавшую причудливые формы между его ног.
- Мама! - услышал он.
Мольба прозвучала с надрывом, переходя в отчаянный визг, как у потерянного ребенка.
Затем:
- Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ИСТИНЫ, ИЩУЩИЙ.
ИЩИ. ВЫИСКИВАЙ ПРОПИТАНИЕ ИСТИНЫ. ПОКАЖИ МНЕ ЧЕГО ТЫ СТОИШЬ.
Писатель ухмыльнулся.
- Мама! Я здесь!