Хищная птица-любовь

– Раньше кроме людей были еще андрогины, – сказал Митрич, подкативший с тележкой. – Бог разделил их, и они ищут свою половинку, чтобы соединиться снова.

– Ищут и пробуют, и снова, и опять. Никуда не денешься, раз надо соединяться, – сказал капитан.

– Сократ считал бога любви Эрота нищим и уродливым философом, тянущимся к красоте и мудрости, – сказал Федор. – Он беден, некрасив, груб, не обут, бездомен… К красоте и мудрости, – повторил он с нажимом.

– Потому платоническая, – вздохнул Савелий. – Хотя непонятно, почему нищим и уродливым… Разве нищий может оценить красоту и мудрость? Или это иносказание?

– Наверное, он полагал, что человеку, отрешенному от земных радостей, лучше думается и постигается, – сказал Федор.

– А как же толстый пацаненок с крылышками? Который стреляет из лука? – Капитан зажмурился и нажал пальцем на воображаемый спусковой крючок: – Пиф-паф! Какая уж тут мудрость! Одна дурость. А убивают зачем? Чтобы освободиться или все-таки деньги?

– Ревность, – неуверенно произнес Савелий. – Стрелы огненные…

Капитан откусил полбутерброда и невнятно произнес:

– А балерина-то от Федьки сбежала. Стареешь, философ! Правда, от такой я и сам сбежал бы куда подальше.

– А мне она понравилась, – сказал Савелий. – И детям. Она хотела увидеть наше озеро… Может, приедет летом. Неужели, миллионерша?

– Она не приедет, Савелий. После всей этой химерической истории она дорогу сюда забудет, даже Федька не поможет, – ухмыльнулся капитан.

– А если любовь?

– Не надоело? – сказал Федор.

– Ты чего, философ? Мы же по-дружески. Любовь, говоришь? – Капитан снова потянулся за бутербродом. – Давить в зародыше! Слышишь, философ?

– Любовь от нас не зависит, Коля, она не спрашивает… – затрепетал Савелий.

– Что значит не зависит? А сила воли у тебя есть? Или… – Тут капитан осекся и побагровел, вспомнив жертву «браслетного убийцы»[7], которой повезло больше, чем другим – она выжила. И капитан влюбился тогда как желторотый мальчишка… – Черт его знает, может, и не зависит, – признал он неохотно.

– Поэзия, музыка, живопись… все любовь! Творчество! Помню, в одном романе…

– Ладно, Савелий, считай, ты меня почти убедил, – перебил капитан. – А если философ напишет стихи, тогда мне вообще крыть нечем. Как насчет стишков, философ?

– Как насчет Магистерского? – в тон ему ответил Федор. – Такая зима пропадает! Может, последняя в нашей жизни…

– Федя, не нужно быть таким пессимистом, – встрепенулся Савелий. – А вдруг наоборот, теперь каждая зима будет такая. Ученые до сих пор не знают, откуда берется потепление, сотни тысяч лет назад тоже ни с того ни с сего таяли ледники. Многие не верят, что это выхлопные газы. И еще я читал, что у нас скоро будет оледенение, так как солнце снижает активность…

– Скоро? – переспросил капитан. – Когда?

– Лет через пятьдесят.

Капитан ухмыльнулся и радостно потер руки при виде Митрича с тележкой.

– Так что насчет озера? – повторил Федор. – Надо бы, а то что такое пятьдесят лет? Пролетят, и не заметишь. Так и не выберемся. Митрич, ты с нами?

– Ну, в принципе можно… – неопределенно сказал Митрич.

* * *

Преступник, ограбивший и едва не убивший Светлану Кулик, спустя три месяца был задержан при попытке сдать в ломбард старинное восточное украшение, очень дорогое. Им оказался сосед девушки из соседнего подъезда, личность без определенных занятий, беспробудный пьяница. Орудием преступления стала килограммовая жестянка с зеленым горошком, которую он перед тем стащил в супермаркете. После грабежа он преспокойно принес банку домой. Горошек давно съели, и в банке теперь рос тещин язык. Николай Штерн собирался начистить ему морду, но Светлана уговорила не связываться – пусть полиция разбирается, им за это деньги платят…