Хищник

        За двадцать лет у него не было ничего, абсолютно ничего, кроме того, что, по его мнению, она ему была должна. Ее жизнь. Он жил за ее жизнь. Он держался за ее жизнь. И хотя ее сердце истекало кровью из-за него, когда она понимала его, разве она этого заслуживала? Правильно ли было, что она осталась с мужчиной, который поклялся однажды взыскать свой долг? Могла ли она жить с таким мечом, висящим над ее головой?

Она не могла.

        Морана посмотрела на свои грязные пальцы и позволила себе быть абсолютно, предельно честной с собой. Больше никаких отрицаний. Она позволила себе подумать о каждом моменте, который она провела с ним, от первого момента удара ножом о ее шею до последнего момента его текстового сообщения, в котором говорилось, что он не верит, что кто-то сможет справиться с ней, если она не захочет, чтобы к ней прикасались.

        За несколько недель она изменилась. Она восставала против этого изменения, боялась этого изменения, но оно было неконтролируемым. Она изменилась. И она не могла поверить, после той искренности, которую она видела в его глазах, раз за разом, о его похоти, его ненависти, даже его боли, что он тоже где-то не изменился. В то время как мальчик, которым он был, мог желать ее жизни, мог все еще удерживать долг в своей голове, мужчина, которым он был, хотел только ее.

        Это была его слабость. Он хотел ее, и он сделал это очевидным. Он хотел ее, и по этой причине она была еще жива. Он хотел ее, и именно поэтому защищал ее, укрывал, спасал ее, раз за разом, от ее собственного отца. Это желание было его слабостью. И перед ней стояло два выбора: она могла использовать эту слабость и бороться с ним, чтобы обратить его, или она могла обнажить собственное горло и поверить в него, в свою веру в него, чтобы не вырвать его.

        Каждый инстинкт выживания, который она оттачивала годами, возмутился при мысли о втором варианте. Тем не менее, глубоко внутри нее раздался крошечный голос, говорящий ей, что это единственный путь вперед. В последние несколько недель он всегда действовал в ответ на ее выбор. Она должна действовать первой. Помимо всего прочего, суть в том, что она была жива сегодня, потому что он решил спасти ее. И она не могла уйти, не дав ему некоторого объяснения. Этим она была ему обязана за свою жизнь. Убегать больше нельзя. Ее жизнь имела для него все значение. Он снова придавал ей значение.

        Она убила двоих мужчин своего отца. Она убила в ярости и мести, которые испытывала двадцать минут за свою машину. Он таил в себе эту ярость двадцать лет. Боже, это беспорядок. И она даже не позволяла себе думать о своем отце или Лоренцо «Мудаке» Марони и обо всей этой ерунде с Альянсом. Ее мозг не мог выдержать так много вместе.

        Глубоко вздохнув, она взглянула на уже темное небо, когда над головой громко пролетел еще один полет, облака стали совершенно серыми на черном фоне ночи. Ей что-то нужно. Если она собиралась раскрыть свою слабость, свою уязвимость, ей нужно было что-нибудь, хоть что-нибудь, чтобы сказать, что это не самая страшная ошибка в ее жизни. Все, что могло бы сказать ей, что все, что она пережила до сих пор, не было манипулятивным с его стороны и не было истолковано ею в ее голове.

        Шум у входных ворот внезапно проскользнул сквозь пустую тишину. Морана замерла. Было поздно, позже, чем она думала. С колотящимся сердцем она тихонько приставила пистолет к себе, заставляя руки перестать дрожать.

        Она не сможет принять любое решение, если умрет. И она не могла умереть вот так, ни после попытки отца , ни после того, как узнала правду, ни после двадцати лет, которые Тристан Кейн провел в стремлении всё завершить.

        Капли дождя тяжело цеплялись за облака, на ветру громко трескались молнии. Морана чувствовала это в воздухе, сильный дождь, в который утонет ее боль сегодня вечером.

        Было уже темно, солнце задушило ночь за горизонтом, и она поняла, насколько она замкнута. Встав так тихо, как только могла, ветер холодил ее голые руки, Морана быстро вышла из-за надгробия и присела, направляясь к месту взрыва у ворот, откуда исходил шум. Оставаясь в тени, благодарная грязи, которая не давала ее ботинкам шуметь, благодарная облакам, которые скрывали луну и обеспечивали укрытие, она ползла вперед, ее собственные глаза привыкли к темноте за очками, позволяя ей видеть в основном ясно.

        Наконец, зайдя за дерево с прекрасным видом на ворота, Морана прижалась к нему, слегка наклонившись наружу, ровно настолько, чтобы она могла видеть, что происходит. Двое коренастых мужчин в костюмах рылись в взорванной ею машине, явно люди ее отца. У одного был прижат телефон к уху, в то время как другой смотрел по сторонам, курил сигарету, оранжевое свечение кончика горелки с ее точки зрения.

        Держа пистолет наготове, Морана оставалась на месте и наблюдала. А потом ее сердце остановилось. Он был здесь. Каким-то образом он нашел ее место.