Хищник

И вот последний звук взлетел к Высоким небесам, и под Хрустальным куполом повисла звенящая тишина. Пауза между двумя ударами сердца. Пропасть между двумя пределами вечности: Вечностью и Вечностью. Даже Первый Среди Живущих не посмел или, скорее, не захотел вторгаться в случившееся чудо звуками грубой речи.

Совершенство! – Жест императора возник среди великой тишины.

Падение одинокой капли в безмятежное зеркало вод. Черная вода, серебряные круги…

Никто не дышал. Одни – потому что послевкусием великой музыки можно наслаждаться ничуть не меньше, чем самой музыкой, другие – потому что страх побеждает даже физиологию. Император умел возвращать оскорбления, но никто никогда не знал, чем его можно оскорбить.

Браво! – Длинные пальцы могли быть беспощадно стремительными, но умели казаться медлительно рассеянными. – Брависсимо!

И барон Фрам вздрогнул, встретившись мятущимся взглядом с безмятежным взором старого императора, закатил глаза и грохнулся в обморок. Все его силы ушли в голос, и чудилось, «выдох» Айн-Ши-Ча[96] вернулся на Высокие Небеса вместе с пронзительно-чувственными звуками древней песни.

«Моление о любви» – самая старая из записанных нотными знаками песен. Самая первая и самая любимая. Но одновременно и одна из самых сложных для исполнения. Чтобы спеть ее по всем правилам, нужен контртенор-виртуоз, приближающийся по вокальным характеристикам к колоратурному сопрано – высокому и сильному женскому голосу. Однако исторически сложилось так, что исполняли песню, если брались за это вообще, только мужчины, и никогда – кастраты. Такова многовековая традиция. Точно такая же, как и традиция «танцевать» «Моление о любви» в память Последнего Короля. Последний король, как всем известно, стал последним только потому, что принял сан императора. Так что и «поминовение» имело двойной смысл. Провожая короля, встречаем императора, – сказал современник. И день Последнего Короля – второй день второй декады месяца деревьев хоть и отмечался исключительно в «тесном кругу» высшей аристократии, почитался одним из самых важных праздников Империи. Однако уже много лет в Ахане не находилось танцоров, способных воспроизвести сложнейшую партитуру «Моления о любви». Вернее, встречались иногда, – один или два за восемьдесят девять лет, прошедших с великого танца князя Яагша Ваарнакха, – но происхождение не позволяло им танцевать под Хрустальным куполом императорского дворца, тем более в дни празднеств. Ну, а уж день Последнего Короля и вовсе не предполагал присутствия посторонних. Только свои, только те, чьи имена записаны бриллиантовыми, изумрудными и рубиновыми буквами[97].

– Помогите барону, – тихо сказал император, и несколько гвардейцев – кажется, это были Мясники Лабруха[98] – неслышными тенями скользнули к упавшему певцу.

Не нарушая приличий. – Господин Че поймал движение глаз императора и без промедления шевельнул пальцами, «произнося» ритуальную фразу малого обращения.

– Че! – Сказал император вслух. – Вот так удача! – Даже он не мог игнорировать обращение своего «кровного» родича. – Рад вас видеть, господин Че. Не затруднит ли вас подойти ближе?

– Сочту за честь, – господин Че поклонился и пошел к возвышению, на котором в гордом одиночестве пребывал император. Сейчас он стоял, но мог и сесть. Впрочем, не теперь. Не после того, как подозвал к себе «брата».

Дворцовый этикет предусматривал множество разнообразных ситуаций. Он существовал три тысячи лет, а за такую прорву времени императоры и их подданные перепробовали практически все, на что способно человеческое воображение. И «Книга приличий» определяла с точностью справочника по математике поведение обеих сторон в любом из вероятных, маловероятных и практически невероятных, но тем не менее предполагаемых обстоятельствами случаев.

– Здравствуй, братец! – Старик не стал скрывать свое обычное раздражение. «С чего бы вдруг?» Все и так знали, что его «ненависть» чуть сильнее необходимого, но, с другой стороны, давняя распря расцветала нынче новыми цветами.

«Чертополохом, – предположил Че. – Или терновником».

Впрочем, видеть и слышать этот их разговор не мог никто. Частная жизнь императора охранялась должным образом, и даже под взглядами тысячной толпы император мог позволить себе много больше, чем кто-либо другой. Его право.

– Здравствуй, братец! – сказал император.

– Здравствуйте, брат! – вежливо ответил господин Че, не имевший привычки «расширять борозду без цели».

По древнему закону, от которого никуда не денешься, он являлся сводным братом императора, вторым человеком в империи, но при том не имел права обсуждать свое особое положение с людьми, не посвященными в «секрет для двоих».

– Дай угадаю! – брюзгливо сказал император. – Ты хочешь меня о чем-то попросить?

– Ты же знаешь, – чуть улыбнулся в ответ Че, – я никогда не одалживаюсь.

– Уж лучше бы ты меня о чем-нибудь попросил!