Хищник. Том 1. Воин без имени

— Всю дорогу тебе в лицо дул ветер, не так ли? Это Aquilo, северо-восточный ветер. Акх, рано или поздно эти возвышенности действительно изменятся и приведут тебя на восток. Но в данный момент ты двигаешься прямо к гарнизону римлян в городе Базилии[41], куда, кстати, направляюсь и я.

— Иисусе, — пробормотал я, впервые невольно употребив имя Господа в качестве бранного слова. И впервые я не перекрестил лба, упоминая святое имя. — Как же определить направление, когда и солнце, и северная звезда не видны?

— Невежественный мальчишка, надо использовать солнечный камень.

Он достал что-то из складок своего длинного мехового одеяния и протянул мне. Это был всего лишь осколок обычного камня, который по-готски называется glitmuns, на латыни mica[42],— тусклый просвечивающий камень, состоящий из многочисленных наложенных друг на друга чешуйчатых пластинок.

— Он не покажет тебе звезду Феникс, — пояснил старик, — потому что glitmuns действует только при свете дня. Но не имеет значения, насколько пасмурно и облачно днем, поднеси его к глазам и посмотри вверх. Если смотреть через него, большая часть неба покажется тебе розовой. Но в том месте, где находится невидимое солнце, камень сделает небо бледно-голубым. Таким образом можно легко определить направление.

— Мне еще надо многому учиться, — произнес я со вздохом.

— Если собираешься стать охотником и жить в лесу, то да.

— Но, frauja, ты сам опытный охотник. И сказал, что долго прожил в этих лесах. Почему же теперь ты идешь в город?

— Я, может, и блуждаю по лесу, — заметил он сварливо, — но еще не окончательно выжил из ума и состарился. Я охочусь не в силу привычки и не для собственного удовольствия, не ради удовлетворения извечной мужской жажды крови и даже не затем, чтобы просто набить брюхо. Я охочусь, чтобы раздобыть побольше шкур, кожи и меха. Вот, смотри, это шкуры медведей.

Он показал на большой стянутый ремнями тюк из шкур, который я не заметил раньше, потому что охотник пристроил его на развилке дерева.

— Я продаю шкуры в Базилии и других местах римским колонистам, которые слишком робки и изнеженны, чтобы выбраться из своих укрепленных городов и самим отправиться в лес. Иисусе, стоит ли дивиться тому, что империя в таком жалком состоянии! А знаешь ли ты, мальчишка, что большинство хилых римлян — даже колонисты — теперь считают себя настолько благородными, что обедают исключительно рыбой или птицей? Они полагают, что прекрасное красное мясо пригодно только для простых работяг, крестьян и нас, нецивилизованных чужеземцев.

— В таком случае я рад, что принадлежу к чужакам готам, если это дает мне право есть мясо, которое отвергают слишком цивилизованные народы. А ты, frauja, наверное, родом из алеманнов?

Старик не ответил прямо на мой вопрос, а лишь сказал:

— Алеманны не показывались здесь, в Храу Албос, вот уже несколько лет. В последнее время они стали ограничиваться путешествиями в пределах низин, в междуречье Рена[43] и Данувия[44]. Я уже говорил тебе: эти леса часто посещают злобные преступники.

— Но если не алеманны, тогда кто?

— Акх, алеманны — кочевники, кровожадные и обожающие сражения, но у них все-таки есть законы, и они их соблюдают. Мальчишка, я говорю о гуннах. Вернее, об изгоях и отбросах этого племени, тех, кто остался после того, как остальные вернулись обратно в ад, из которого вышли.

— Я слышал, их родина в Сарматии.

— Возможно, — проворчал охотник. — Говорят, давным-давно среди готов были haliuruns — женщины такие отвратительные, что их изгнало собственное племя. И вот эти ведьмы отправились в странствия, встретились с пустынными демонами и вступили с ними в греховную связь. Вот так и появились гунны. Ради семнадцати сосков Дианы Эфесской, я верю в эту сказку! Только тем, что в жилах гуннов смешалась черная кровь демонов и ведьм, и можно объяснить их дьявольскую жестокость. Большая часть этого дикого племени теперь убралась восвояси, но те, кто остался, собрались в банды, причем к мужчинам присоединились их жены и отпрыски, которые, да будет мне позволено заметить, так же ужасающе порочны, как и они сами. Эти банды прячутся в Храу Албос и устраивают внезапные набеги на селения и отдельные крестьянские дома, расположенные в низине, а после снова возвращаются сюда, в леса. Командиры римских гарнизонов не настолько глупы, чтобы отправлять в погоню за ними свои легионы. Легионеры привыкли сражаться на открытой местности, здесь их попросту уничтожат. А алеманны, хоть и любят сражаться, отнюдь не склонны к самоубийству. Именно поэтому вместо того, чтобы бороться с этими ужасными гуннами, они покинули горы, которые когда-то принадлежали им.

— Но ты остался, frauja, — заметил я. — Разве ты не разделяешь всеобщего страха перед гуннами?

Старик презрительно фыркнул:

— Мне было пятьдесят лет, когда Итиль-хан по прозвищу Аттила умер. И всю свою жизнь я охотился в этих лесах. Я знаю их так, как никогда не будут знать гунны. Хотя эти падальщики теперь наводняют Храу Албос, но попадаются тут и опытные охотники вроде меня, и неоперившиеся птенцы вроде тебя.