— Ну… Вообще-то все сведения о готах я почерпнул у римских историков. Они в один голос утверждают, что готы любят бездельничать и ненавидят весь мир. А Тацит писал, что готы презирают честный труд, потому что могут все получить, пролив чью-нибудь кровь.
— Гм. До чего же историки любят клеветать на всех, кто рожден не римлянином. Тем не менее ни один римлянин не признается, что он научился у готов, как омывать себя мылом, а не оливковым маслом. Или как разводить хмель. — Вайрд пожал плечами. — Не слишком большой вклад в развитие цивилизации. Однако вклад.
Я посмотрел на крепкого светловолосого торговца с новым интересом.
— А что касается торговли, — продолжил Вайрд, — то готские оружейники умеют ковать так называемые змеиные клинки, лучшие мечи и ножи, которые когда-либо делал человек. Они не часто снисходят до того, чтобы продать их в большом количестве, и всегда берут королевскую цену. Готские золотых дел мастера известны своим искусством: они замечательно гранят камни, плетут финифть, делают золотую и серебряную инкрустацию. Эти вещи тоже высоко ценятся и стоят огромных денег.
— О готских оружейниках я уже слышал, — сказал я. — Но неужели среди них есть ювелиры?
Вайрд рассмеялся:
— Трудно поверить в это, когда все вокруг утверждают, что готы скорее животные, чем люди, да? Ну, сомневаюсь, что даже самого искусного готского мастера можно назвать хорошо воспитанным. Но тонко чувствовать и создавать красоту? Да, готы способны на это, так же как на жестокость и агрессию.
В последующие несколько дней Вайрд ходил по Констанции, отчаянно торгуясь, чтобы повыгоднее продать многочисленные шкуры и castoreum. Я, будучи в таких делах совершенным новичком, ничем не мог помочь своему наставнику. Поэтому я просто бродил по Констанции, знакомясь с городом.
Вскоре я узнал, прислушиваясь к тому, о чем говорили на улицах, что горожане пребывали в состоянии некоторого возбуждения. Мы с Вайрдом ничего не слышали об этом ни в купальне, ни в таверне, ни на нашем постоялом дворе, потому что это не имело к приезжим вроде нас никакого отношения. Однако постоянные жители были встревожены — по крайней мере, насколько это возможно для флегматичных швейцарцев — выборами нового священника для городской базилики Святой Беаты. Их предыдущий священник недавно умер (от неумеренного употребления пива, как утверждали злые языки). Оживленное обсуждение кандидатуры нового священника заинтересовало и меня. Поэтому я не упускал случая послушать, как люди обсуждают этот предмет на языке, который я понимаю. Вот и сейчас, заметив, что разгораются дебаты, я подошел поближе.
— Я предлагаю Тигуринекса, — сказал какой-то мужчина средних лет. Их тут была целая группа: все они выглядели чрезвычайно процветающими и хорошо откормленными, и все говорили на латыни. — Гай Тигуринекс давно жаждал заняться чем-нибудь более благородным, ибо торговля, даже успешная, занятие низменное.
— Прекрасная кандидатура, — заметил другой мужчина. — Ни у кого во всем городе нет больше торговых домов, складов и рабов, чем у Тигуринекса. И никто не нанимает столько простых людей, как он.
— С другого берега озера доходят слухи, — вставил третий мужчина, — что и Бригантиуму[112]
тоже скоро понадобится новый священник. Боюсь, как бы его жители не положили глаз на Тигуринекса.— Хотя это и весьма захудалый городишко, — сказал четвертый, — но Тигуринекс в таком случае почти наверняка переведет все свои капиталы в Бригантиум! О, этот человек переведет их и в преисподнюю, если ему предложат там место священнослужителя!
— Такого допустить нельзя! Он нужен нам самим!
— Предложить stola[113]
Тигуринексу!Будучи человеком очень любопытным, я отправился к базилике Святой Беаты — посмотреть на церемонию посвящения торговца в священники. Тигуринекс, как и те мужчины, беседу которых я подслушал, был среднего возраста, хорошо откормленный, весьма представительный и почти совсем лысый; ему не надо было даже выбривать тонзуру. Бороды у торговца не было, и мне показалось, что он даже пудрит лицо, чтобы скрыть, что его кожа такая же маслянистая, как у сирийцев.
Очень четко и спокойно, не заикаясь, не покачивая скромно головой и не шаркая неуклюже ногами, он уверенно, словно давно и нетерпеливо ожидал этой чести, объявил о своем принятии сана священника. Однако Тигуринекс не снизошел в этот день до того, чтобы переодеться в скромную хламиду и монашеское одеяние. Он был в своей обычной одежде и собирался так одеваться и впредь, независимо от того, священник он или нет, ибо оставался торговцем тем, что производят другие люди, — процветающим, богатым, самодовольным и гордящимся собой. Должно быть, даже его друзьям-торговцам и раболепствующим подхалимам было обидно видеть, как чистая и простая белая stola покрыла плечи Тигуринекса поверх дорогого и кричащего наряда, который он носил.