Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка

— Только ни в коем случае не надо звать отца или махать ему. Ты скоро присоединишься к нему. А пока какое-то время давай соблюдать тишину, как все остальные.

Мальчик покорно подчинился, слегка смутившись; он вообще выглядел смущенным и растерянным все время с тех пор, как прибыл в Новы, и это было понятно. Ни я, ни мои слуги не сказали Фридо, что я был человеком Теодориха или что он сам был заложником во владениях Теодориха. По пути сюда, в Ромулу, мы с ним держались позади колонн центурионов, поэтому Фридо не знал даже, что он едет вместе с армией, которая двигается, чтобы сразиться против войска его отца. И разумеется, никто не сообщил ему, на каких условиях сейчас велись переговоры вон на том островке и кто был их участником.

Все воины обеих построившихся армий хранили молчание и изо всех сил старались, чтобы их кони не ржали, а оружие, доспехи и сбруя не скрипели и не бренчали. Мы прислушивались к тому, о чем совещались Теодорих и Страбон, потому что Страбон высказывался во всю мощь своего хриплого грубого голоса, который я хорошо помнил. Очевидно, он надеялся таким образом укрепить дух своего войска и одурачить наших воинов: пусть все услышат обвинения и ругательства, которыми он осыпал Теодориха.

— Да ты жалкий изменник, двоюродный братец! Подлый Амал! Ты сделал из когда-то гордых остроготов настоящих лизоблюдов! Под знаменем слабака вроде тебя они — жалкое подобие римлян! Подумать только, остроготы стали всего лишь подхалимами императора Зенона, продав свою свободу за несколько крошек с императорского стола!

Фридо наклонился и шепотом спросил меня:

— Тот человек в ящике, который кричит, — это союзник моего отца Триарус?

Я кивнул в знак согласия, и мальчик снова умолк, он выглядел уже менее растерянным, но не слишком довольным тем, что король Фева выбрал себе такого собрата по оружию.

— Благородные сородичи! — надрывался Страбон. — Я приглашаю всех вас, призываю вас, приказываю вам! Присоединяйтесь ко мне и сбросьте римское ярмо! Покончим с жалким смехотворным королевством предателя Амала!

Какое-то время Теодорих лишь терпеливо сидел на своем коне и без всяких возражений позволял своему врагу (была видна только голова, торчавшая из-за занавесок паланкина) выкрикивать, что тому заблагорассудится. Страбон мог увидеть, что его пламенные речи не произвели впечатления на воинов, стоявших на нашем берегу реки. Постепенно голос человека-свиньи начал слабеть, но он продолжал выкрикивать:

— Братья остроготы! Товарищи ругии! Друзья и союзники! Я призываю вас на битву, и…

На этом месте Теодорих прервал его звучным голосом, который смогли расслышать все, заявив:

— Slavaith, nithjis! Помолчи, братец! Теперь моя очередь говорить!

Но он обратился не к Страбону или ожидающим войскам. Он повернулся к всаднику, который сопровождал паланкин, и крикнул:

— Фева, у тебя хорошее зрение?

Король ругиев слегка качнулся в седле, словно удивившись, и кивнул головой в шлеме.

— Тогда посмотри туда! — Теодорих поднял руку и показал.

— Выпрямись в седле, Фридо, — велел я принцу, когда голова его отца повернулась в нашу сторону. Но мальчик придумал еще лучше. При помощи веревки для ног, которую я помог ему соорудить, Фридо буквально встал во весь рост — он весело помахал рукой и как можно громче позвал своим тоненьким голоском:

— Hails, Fadar!

Конь Февы сделал шаг назад, словно удивился не меньше всадника. После этого все на островке пришли в возбуждение и торопливо заговорили, хотя теперь мы, зрители, не слышали ни слова. Все трое всадников — Теодорих, Соа и Фева — постоянно показывали на меня и Фридо, на Страбона, на его войско. Фева метался по маленькому пространству островка — то подъезжал к Теодориху и Соа, чтобы объясниться с ними при помощи красноречивых жестов, то возвращался обратно к паланкину, чтобы наклониться и поговорить со Страбоном. Человек-свинья наверняка тоже воспользовался бы жестами, если бы мог, потому что паланкин сотрясался от неистовых подскакиваний его изувеченного тела.

Суета продолжалась еще какое-то время, но наконец король Фева просто вскинул руки, признавая, что сдается. Король ругиев прекратил переговоры, дернул за поводья своего коня и пошлепал по воде обратно. Он выехал на противоположный берег, к левому флангу войска, которое все еще невозмутимо ожидало начала битвы. Король что-то показал жестами и выкрикнул приказы, которых я не смог расслышать. Затем большая часть войска — передние ряды, которые, очевидно, состояли из ругиев Февы, — символически опустили оружие в знак перемирия. Всадники спешились, копейщики воткнули свои копья в землю, меченосцы убрали мечи в ножны. Увидев это, остальные воины потрясенно замерли. Затем все вдруг замелькало, закачались флагштоки знамен, до моих ушей докатился какой-то шум, должно быть, это означало, что среди войска начались потасовки и ссоры.