Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка

Почему же римляне поступали следующим образом? Тому было две причины. Обе такие же древние, как и сам институт рабства, но только сейчас жители империи стали относиться к ним со всей серьезностью, даже слишком серьезно. Итак, во-первых, хозяева рабов, понятное дело, привыкли пользоваться хорошенькими рабынями. Это, естественно, привело к тому, что свободные мужчины пришли в ужас от того, что их женщины могут так же дерзко вести себя в жилищах рабов. Таким образом, они прилагали все усилия, чтобы рабы оставались грубыми, невежественными, а не привлекательными и не вызывали у римлянок благосклонности. Вторая причина была неотъемлемой частью самого института рабства. Количество рабов в Италии превосходило число свободных граждан, а потому рабовладельцы прекрасно понимали: если невольники станут по уровню развития выше домашних животных, то они смогут вскоре осознать, что их больше, и поднять восстание против своих хозяев.

Еще совсем недавно римский Сенат обсуждал предложение одеть всех невольников в одинаковое платье — ну все равно как шлюх заставили носить желтые парики. Это даст возможность женщинам, полагали сенаторы, избежать ошибки при виде симпатичного, правильно говорящего на латыни раба, не принять его ненароком за свободного человека, а стало быть, и не возжелать его объятий. Но это предложение провалилось, и тут сыграл свою роль страх перед рабами. Если все они будут одеты одинаково, то легко смогут определить, сколько их и как мало по сравнению с ними хозяев. Однако всех невольников уже и так связывало нечто общее, против чего никто и не думал возражать: их широко распространившаяся приверженность христианству, — что очень беспокоило сенаторов и всех остальных римлян.

(Здесь я должен внести определенные коррективы в свое прежнее заявление. Да, самые высшие и самые низшие слои римского общества — я имею в виду свободных людей, — как я уже говорил, и впрямь легкомысленные язычники, еретики или же из числа тех, кто вовсе ни во что не верит. Но я ошибся, утверждая, что Рим христианский «только в середине». Я не упомянул о рабах. И сейчас хочу исправить это упущение.)

Всем известно, что христианство впервые нашло в Риме поддержку как раз у представителей этих несчастных и презираемых низших слоев общества и с тех пор стало любимой религией рабов. Теперь эти невольники, несмотря на то что их привозили из далеких стран (взять хотя бы нубийцев и эфиопов, которые в диких землях своей родной Ливии наверняка поклонялись странным, совершенно невообразимым божествам), сразу же и всем сердцем обращались к христианству. Рабы, подобно торговцам, быстро привыкли к этой вере, потому что видели в ней выгодную сделку. За хорошее поведение в этой жизни им обещали достойную награду в загробной — а на что еще могли надеяться простые рабы? Однако свободные римляне, какой бы веры они ни придерживались, неизменно беспокоились, что христианство может каким-то образом объединить рабов и однажды подтолкнет их к массовому восстанию.

Ну, я-то понимал, что их опасения напрасны. Христианство учит, что чем хуже человеку здесь, на земле, тем лучше ему будет на Небесах. Так что эта религия проповедует, что рабы должны всегда оставаться рабами — смиренными, покорными, униженными, никогда не стремящимися улучшить свое скромное положение. «Слуги во всем подчиняются своим хозяевам». Понятно, что чем больше среди христиан рабов, тем меньше шансов, что ими когда-либо перестанут руководить. Что же касается другого извечного страха римлян — дескать, свободные женщины захотят сделать своими любовниками рабов-мужчин, — то я знал, что никакой закон, никто и ничто в целом свете просто не в силах помешать этому. Я мог бы объяснить римскому Сенату и всем остальным свободным гражданам Рима, что они, образно выражаясь, гоняются за тенью осла. Если какая-нибудь женщина возжелает развлечься с каким-нибудь мужчиной, она непременно это сделает. И пусть на рабе будут надеты особое платье или ужасный парик, или он окажется черным и уродливым нубийцем, или даже будет заключен в клетку и прикован к стене в ужасной тюрьме Рима Tullianum[152], это ее не остановит: если женщина захочет какого-то мужчину, она его получит.

* * *

На невольничьем рынке в Новы я отыскал всего лишь несколько молодых рабов, которые полностью отвечали моим требованиям и были достойны того, чтобы их купили. Точно так же дело обстояло и в Присте и Дуросторе. В портовых же городах ниже по течению Данувия выбор рабов оказался не слишком велик. А потому мне снова пришлось отправиться в Новиодун, ибо там, на побережье Черного моря, шла более оживленная торговля рабами. И разумеется, оказавшись в этом городе, я первым делом зашел навестить старого Мейруса. Да и кто мог дать мне более толковый совет, чем этот старый деляга.

Признаться, в свете всего вышеизложенного меня очень беспокоил один вопрос.

— Выходит, когда я начну торговать здесь своими рабами, — сказал я, — меня могут обвинить в попирании моральных устоев Рима?

Мейрус грубо расхохотался:

— Какие там еще моральные устои?!