Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка

Анастасий, может, и не был самым достойным и прославленным императором всех времен, однако его преемник в Константинополе оказался совершенно пустым человеком, абсолютным ничтожеством. Его звали Юстином, и прежде он был обычным пехотинцем, которого за храбрость в сражении повысили до начальника стражи в императорском дворце Анастасия. Таким образом, он получил пурпур чисто случайно, это произошло благодаря тому, что он, как говорится, был «поднят на щит» своими восхищенными товарищами-офицерами. Отвага и мужество — прекрасные качества, однако у Юстина имелось множество уравновешивающих их недостатков, самым значительным из которых была его вопиющая безграмотность, полная неспособность читать и писать. Для того чтобы написать свое имя под императорским указом, Юстину приходилось обводить стилом резную металлическую пластинку-шаблон с императорской монограммой. Таким же образом он подписывал все документы, а ведь пользуясь безграмотностью императора, злопыхатели вполне могли подсунуть ему вместо очередного договора, скажем, текст непристойной песенки, которую распевают в тавернах.

Однако подданных Юстина (и его братьев-монархов) все-таки не столько беспокоило его ужасающее невежество и несоответствие высокому положению — многие государства переживали свои лучшие годы, когда ими правили совершенно никчемные правители, — сколько то, что новый император привел с собой в Пурпурный дворец своего гораздо более толкового, решительного и тщеславного племянника Юстиниана. Этот молодой патриций стал официальным квестором и писцом императора, так же как Кассиодор у Теодориха; разумеется, Юстин нуждался в грамотном и образованном помощнике. Но там, где Кассиодор просто представлял, так сказать, рупор Теодориха, Юстининан, как это скоро выяснилось, писал ноты для трубы Юстина, и, надо сказать, никому не пришлась по нраву та музыка, которую теперь исполняли в Константинополе. Поскольку Юстиниан был настоящим правителем, да и возраст у него был самым подходящим — тридцать пять лет, и поскольку его дядюшке Юстину уже исполнилось шестьдесят шесть, государства, соседние с Восточной Римской империей, не могли сбросить со счетов весьма неприятную перспективу: вполне могло так случиться, что им придется иметь дело с императором Юстинианом — сегодня de facto[170], а завтра уже de jure[171], причем надолго.

Слухов ходило множество. Плохо уже то, что Юстин во всем полагался на своего выскочку племянника; но было и еще кое-что действительно ужасное (и с этим соглашались все): Юстиниан, в свою очередь, полагался на персону совершенно чудовищную — некую молодую женщину, над которой при обычных обстоятельствах зеваки потешались бы на улице. Ее звали Феодорой; ее отец содержал зверинец на гипподроме, а сама она с детства работала на сцене mima[172]. Одного лишь ее происхождения и рода занятий было достаточно, однако Феодора ухитрилась приобрести совсем уж дурную славу. Путешествуя со своим балаганом от Константинополя до Кипра, а оттуда до Александрии и обратно, эта молодая девица прославилась тем, что весьма искусно ублажала своих поклонников-мужчин как наедине, так и на людях. И эти частные представления настолько пришлись Феодоре по вкусу, что, по слухам, она однажды посетовала, что «у женщины недостаточно отверстий, так что можно одновременно наслаждаться лишь тремя любовниками».

Во время очередного своего путешествия она познакомилась с молодым патрицием Юстинианом и поразила его воображение. Теперь Феодора достигла зрелого возраста (ей исполнилось девятнадцать), «вышла на заслуженный отдых» и стала «почтенной дамой» — это значило, что теперь она была любовницей одного только Юстиниана. Даже те, кто ненавидел эту женщину и питал к ней отвращение, признавали, что она была личностью сильной, жестокой и расчетливой: вскоре ее руку можно было узнать во многих указах и эдиктах, которые Юстиниан составлял от имени императора Юстина.

Феодора хотела стать законной супругой Юстиниана; она мечтала со временем сделаться императрицей. Он тоже был не прочь жениться на ней, ибо как благочестивый православный христианин беспокоился о том, чтобы освятить их союз. Однако один из старых законов Римской империи строго запрещал знатному человеку жениться на mulieres, scenicae, libertinae, tabernariae[173]. Любовники хотели внести поправки в этот закон, чтобы вышеназванных женщин, прошедших «великое покаяние», можно было официально признать очищенными, чуть ли не девственными, и позволить им вступить в брак с кем угодно. Несмотря на всю очевидную нелепость этого нового постановления, спрашивается: кто мог придать ему законную силу? Ну разумеется, церковь! Стоит ли удивляться, что Юстиниан и Феодора сделали все возможное, чтобы расположить к себе христианских священников.