Хищники

Нил вздохнул, посмотрел на следователя так, словно просил избавить от тяжких воспоминаний.

– Сколько раз я уже подробно, о каждой детали вам рассказывал… Неужели еще что-то неясно? – спросил он с отчаянием.

– Нет, неясно,– спокойно ответила Ольга Арчиловна.– Мы нашли пулю, которой убит Авдонин…– Она замолчала, ожидая, как лесник среагирует на ее слова.

– Тем более,– мрачно произнес он.

– Да как вам сказать… Пуля-то не из вашего карабина…

Наверное, до Осетрова не сразу дошел смысл сказанного.

– Что? Что вы сказали?– заволновался Осетров.– Повторите, пожалуйста. Если можно… Не из моего?… Или я ослышался?

– Нет, не ослышались. Пуля, которой убит Авдонин, не из вашего карабина,– четко повторила Дагурова.– Вам понятно?

– Не может быть,– воскликнул он.– Я стрелял! Он упал! Сразу после выстрела. Моего выстрела!…

Осетров осекся, испуганно и недоверчиво глядя на следователя. Ольга Арчиловна ждала, когда он переварит услышанное. Нил сидел, уставившись в одну точку. Глубокая складка перечертила его лоб.

– Скажите, а у Марины не было ружья?– спросила Дагурова.

– У Марины? Ружье?… Нет, конечно,– ответил он, все еще находясь в каком-то оцепенении.

– Вы не хотите ничего добавить?– задала последний вопрос следователь.

Осетров медленно отрицательно покачал головой. Он молча подписал бумагу о мере пресечения. Ольга Арчиловна объяснила ему, какие у него ограничения в свободе передвижения. Осетров кивнул: мол, знаю. И вышел. А Дагурова осталась сидеть, удивляясь его поведению. Она ожидала совсем другого – радости, расспросов, может быть, даже слез облегчения, которых не могут сдержать куда более закаленные мужчины.

«Что за этим кроется?– спрашивала она себя.– Такое ощущение, что он хочет взять вину на себя. Но зачем? Чтобы скрыть другое, более тяжкое преступление? Или своего соучастника, который стрелял?»

Ольга Арчиловна вспомнила слова Меженцева о необыкновенной правдивости Осетрова. Возможно, это и так. Но, может быть, он добросовестно заблуждается. Или просто-напросто забыл отдельные детали события…

А если Нил не говорит ей правду до конца? Что-то скрывает? Из благородных побуждений.

С улицы раздался радостный собачий визг. Именно радостный – столько в нем было вложено счастливых чувств. Ольга Арчиловна невольно встала, подошла к окну.

Рекс то прыгал вокруг Нила, то вставал на задние лапы и, положив передние ему на плечи, лизал лицо. Они кружились в объятиях друг друга – человек и собака, пока не свалились в траву…

Арсений Николаевич, тоже, видимо, наблюдавший за этой картиной, встретившись с Ольгой Арчиловной после допроса лесника, сказал:

– Ну и преданные же, черти! Человек так не может, чтобы всего себя, без остатка… У меня тоже был пес. Ирландский сеттер. Ко мне – всей душой.– Ольга Арчиловна улыбнулась.– Честно вам говорю,– заверил Арсений Николаевич.– Действительно, все понимал, только сказать не мог… Конечно, с такого вот возраста.– Капитан соединил свои пухлые ладони и нежно покачал ими в воздухе, словно держал теплое крохотное существо.– Помер, когда я по больницам валялся… От тоски, не иначе…

– А что же другую не завели?

– Зачем? На охоту болячки не пускают. Правда, предлагали мне хорошего пса. Спаниеля. Знакомый во Владивосток переезжал… Как это можно оставить собаку, не понимаю. Ну и что же, что общая квартира?…

– А вы почему не взяли?

– Они ведь чувствуют. И получилось бы что-то вроде подкидыша… Вон, Авдонин привез Гаю…

– Султана? – вспомнила Дагурова собаку директора заповедника.

– Султана,– подтвердил капитан.– Первоклассная лайка. Отлично натаскана на зверя. Вот только, по-моему, настоящей дружбы с хозяином нет.

– Как это?

– А так. Охотничья собака – это серьезно. Ее преданность нельзя делить на троих, как бутылку водки… Ведь что получилось: то Федор Лукич, то Марина, а приезжал Авдонин – Султан с ним… Я лично к своему Валдаю – кличка была моего сеттера – даже Олимпиаду Егоровну не допускал. Но уж зато он всегда умел мне сноровить[7]. Как мы с ним глухарятничали![8] И рябчика он здорово поднимал, вальдшнепа.– Резвых вздохнул.– Что и говорить, охотник был по крови и по духу…

– А я обратила внимание, что здесь больше держат лаек.

– Ну почему же,– улыбнулся капитан.– Лайка для промысловика хороша. Брать куницу, соболя, горностая. Для боровой же дичи – я считаю, сеттер, пойнтер. Ну а зайца загнать – лучше борзой нет. Правда, о вкусах не спорят…

– А Рекс?

– Что Рекс… Рекс – прирожденная служебно-розыскная… Помесь овчарки с волком.

– Как с волком? – удивилась Дагурова.

– У Богатырева, лесника здешнего, была овчарка, сука. Сманили ее в волчью стаю. Богатырев решил: все, с концом. Нет, щениться вернулась к хозяину. Осетров выпросил щенка. От своих диких сородичей у Рекса осталась привычка выть. Как музыку услышит – воет. Если веселая – ничего, терпит. А только жалостливую услышит – затянет, прямо душу рвет… Заговорились мы, Ольга Арчиловна,-спохватился капитан.– А время-то не ждет…