С руками, скованными сзади, она легла на спину и стала шарить по земле в поисках этого смертельного предмета.
В тот момент, когда она коснулась его, раздался тихий щелчок.
И Энн поняла, что через секунду прозвучит взрыв.
79
Энн накрыла гранату всем своим телом. Чтобы защитить Фревена.
У нее не было времени раздумывать. Она прикрыла веки.
Но ничего не произошло. Граната не взорвалась, не было слышно ничего, кроме дыхания, вырывающегося из губ Рисби. Она открыла глаза и увидела, что правая нога убийцы дергается в конвульсиях. Потом нога застыла.
Фревен встал, вся его одежда пропиталась красной жидкостью. Его руки тоже были красными.
Взрыв не прозвучал.
Энн поняла, что мина тоже не взорвалась. Возможно, что?..
Она села и посмотрела на маленький круглый предмет. Лужа вина, продолжавшая увеличиваться за счет струек, вытекавших из всех дыр в бочках, окружила и гранату.
Фревен помог Энн встать и снял с нее наручники.
Энн не плакала и больше не дрожала от страха.
Она разминала запястья, и первое, что ей захотелось сделать, это прижаться к Фревену и обнять его. А он смотрел на нее и ждал, что она будет делать. Он только что убил Рисби, так же легко, как мог бы сломать спичку. И теперь этот великан со взъерошенными волосами ждал, чтобы Энн показала ему, как поступать дальше. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза.
Она поняла, что он не испытывает угрызений совести. Он в одну секунду сломал шею Рисби, и эта секунда была самой важной в его жизни.
Маленькая белокурая женщина была тем единственным, что волновало эту гору мышц. И Фревен напряженно ждал ее реакции. Потому что он только что спас ее? Нет, это другое, он думал о том, что сказал Рисби.
Он только что убил, и то, что высвободилось в нем, было первобытной, звериной аурой. Такой же древней, как сексуальность.
Письма.
Она вспомнила о его письмах к жене.
Энн только погладила его по щеке и опустила голову. Потом она повернулась и, спотыкаясь, пошла к выходу.
80
Энн наслаждалась видом леса, сидя между зубцами на краю круглого бруствера башни, опустив ноги в пустоту.
Небо было серым, пустым, как ее душа. И если бы Энн захотела сейчас определить запах времени, это была бы лаванда, поначалу дурманящий, но очень скоро отталкивающий аромат.
Эти слова могли бы звучать победно, однако в сердце молодой женщины оставался горестный осадок. Рисби позволил ей по-другому взглянуть на себя и прекратить поиск самой себя. Из детских душевных травм не открывалась никакая дверь ко Злу. Она вынесла из своих душевных потемок только растерянность маленькой девочки, неуверенно бредущей по дороге жизни. Эта нерешительность до сегодняшнего дня сбивала ее с толку. Отдаваясь мужчинам, маленькая девочка думала, что сможет заставить их любить ее, любить, чего никогда не делал ее отец. А став женщиной, она искала прощения за то, что однажды раскроила череп своему родителю. Жив ли он еще? Энн не знала, и ей было на это наплевать. Из-за него она большую часть жизни совершала ошибки. Теперь все должно измениться. Она не чудовище, Рисби дал ей это понять. По крайне мере, в этом смысле она не ошибалась: рассматривая душу убийцы, она высветила свою собственную натуру. У них не было ничего общего.
Странно, но Энн было грустно оттого, что теперь она больше не сможет понять этого щуплого человечка. Ей был интересен сам факт его посвящения в убийство. А разве его видение общества, поработившего человека, не напоминало ее собственные представления об этом? Есть что-то общее между всеми испорченными детьми?
Умирая, Рисби унес с собой свои тайны, никогда больше им не удастся понять его настоящую сущность. Почему он, так ненавидевший женщин, задушил Гевина Томерса женским чулком?
В ее голове возникали сотни вопросов.
Только что появился один из них, когда вдали раздались пушечные выстрелы.
Какую роль сыграла война во всем том, что они видели? Найдутся ли еще убийцы, подобные Рисби?