Хищники

— Страшно переступить совесть в первый раз, — продолжил наконец Федор Лукич. — Аделине я ничего не сказал. Потом уж объяснил: браконьера не найти, а бросать тень на весь коллектив, мол, не стоит. Авдонин уехал, оставив Марине в подарок магнитофон… Через месяц я был в Москве, в командировке. Авдонин вручил мне двести рублей. Чеками… Мои тридцать сребреников… Авдонин объяснил мне, что в «Березке» я могу купить дефицитные товары… Все до копейки истратил я на подарки Марине. Вещи действительно красивые. Дальше механика простая. Сначала скрыл, потом взял — вот ты уже и в сетях. Тобой вертят как хотят… Вы, гражданин следователь, все правильно поняли. Раскопали, можно сказать, фундаментально… Авдонин привез ко мне Султана. Для охоты. Ружье, как я говорил, первоклассное. С глушителем, чтобы поменьше шума, и капканов десятка два. Для отвода глаз просил лесников добывать ему соболей, на которых имел разрешение. А сверх этого отстреливал и отлавливал сам. Я делал вид, что он все совершает по закону: три шкурки, не более. Мы договорились, что незаконно добытые шкурки буду выделывать я сам. Авдонин приезжал за ними летом. Реализацией меха занимался исключительно он… Затем меня все больше и больше стал волновать Нил Осетров. В своем деле очень грамотный. Это не Кудряшов, которого интересовала лишь бутылка! Обход знал как свои пять пальцев. Не то что соболь, у него каждый цветок, каждый кустик на учете… С Авдониным была договоренность: в Кедровый он будет приезжать по моему вызову, когда Осетров отправлялся на сдачу экзаменов. Правда, в этом году накладка вышла: Нил должен был уехать пятнадцатого января, а отбыл второго. Пришлось срочно вызывать Авдонина, чтобы они потом не встретились с Нилом. Авдонин прилетел третьего, опять привез подарки Марине. Ну и деньги, конечно. Мою долю. Последние четыре тысячи он передал мне 27 июля… 27 июля, — повторил Гай, скрестив пальцы рук и сжав их так, что побелели косточки… — Вот я все думаю, почему решился поднять на человека ружье? Не думайте, что все так просто: мол, избавился, от Авдонина, присвоил шкурки. Об этом я даже не думал, это говорю вам со всей откровенностью… Да, я осознавал, что мы с Эдгаром Евгеньевичем преступники! Тяжко было думать об этом, но я каждый раз уговаривал себя: все, последний сезон, а в следующую зиму я откажусь быть соучастником… Наверное, каждый преступник так хочет. Но не каждый может… Наивно. Я, конечно, искал себе оправдания, почему связался с Авдониным. Только ради дочери. Пусть я возьму на себя грех, но ей будет в жизни легче. Думал— все дурное, злое падет на меня, она останется чистой». Помните, я говорил о примере родителей для детей? Я не кривил душой, я уверен в этом. И потому старался все грязное скрывать от дочери… Боялся… Она думает, что отец святой. А теперь узнает… Даже не представляю — переживет ли такой удар… А Эдгар Евгеньевич оказался обыкновенной дрянью. С мелкой душонкой! Это мое последнее разочарование в людях… Понимаете, Ольга Арчиловна, он меня просто надувал. Самым наглым образом… Мы договорились, что я буду иметь с каждой шкурки пятьдесят рублей. То есть половину, как уверял он… Приезжаю я как-то в Москву. Он познакомил меня с Колесовым, одним из тех, кто покупал у него соболей. — Гай показал на материалы Московского УБХСС, лежавшие на столе у следователя. — Колесов зачем-то захотел встретиться со мной без Авдонина… Пригласил к себе домой, выставил заграничные бутылки — виски, джин… Потом спрашивает: сколько я имею от Авдонина? Я сказал, что половину, то есть пятьдесят рублей, за шкурку… Колесов расхохотался. Предложил платить в два раза больше, но чтобы я давал ему соболей, минуя Эдгара Евгеньевича… Оказывается, Авдонин в основном сбывал соболей за валюту! Представляете? А ведь цена одной шкурки за границей доходит до 700 долларов! Выходит, он имел не тысячи, а десятки тысяч. А мне кидал гроши, как швейцару на чай. Правда, привозил подарки Марине. Но это же для него были, оказывается, пустяки… В общем, мерзко все это! Но я ему ничего не сказал. Думаю, пускай он подлец, а мне-то зачем лезть в эту грязь… И еще я испугался. Все-таки валюта! Пуская сам расхлебывает, если что. Я не хотел с этим связываться… Его знакомства в театральном мире в Москве тоже оказались мифом. Ради чего я тоже впутался в эту историю? Чтобы он помог Марине осуществить свою мечту, стать актрисой. Но и этого он не мог и тут наврал… Помните, я рассказывал о кинорежиссере Чалове, с которым он уже якобы договорился насчет ее поступления во ВГИК? Ложь! И это меня доконало. Но последняя капля… Когда Авдонин 27 июля пришел ко мне за шкурами и передал мне деньги, я сказал, что с соболями надо покончить. Тем более Осетров и Меженцев почуяли что-то неладное. Поредел соболь. Тут уж ни на какую миграцию животных не спишешь. Авдонин заартачился. Связан, мол, с людьми… ждут… Я настаивал на своем… Потом разговор перешел на Марину и ее поступление в институт кинематографии. Я прямо заявил Авдонину, что он меня обманул. Вначале он стал оправдываться. Но потом заговорил о том, что я наивный человек, совсем отупевший в этой глуши… Он просто хамил! Как, говорит, девушки поступают в такой институт, как получают роли в театре или кино? Надо иметь большие связи или стать любовницей режиссера… Так и сказал мне. Мне! Зная, что речь идет о моей дочери! Вы представляете! Своими руками толкнуть ее в грязный омут! Я говорю: не бывать этому! А он этак мерзко усмехнулся и говорит: а чем она лучше других? Хочет славы, куда денется? Не удержался я, влепил ему пощечину… Авдонин схватил рюкзак, крикнул: твоя, мол, папаша, власть над Мариной кончается, начинается моя. Ты здесь, а я в Москве. И Марина, мол, будет его слушаться… Он выбежал из мастерской… Я сидел как оглушенный. А здесь, — показал Гай на грудь, — все горит, клокочет… Схватил я карабин — и за ним. Авдонин шел низом, по распадку, а я — поверху. И вдруг вижу — Марина с Нилом идут… Я не знаю, что там произошло между Осетровым и Авдониным… Нил выстрелил вверх, Авдонин — в него. Я испугался: вдруг Авдонин начнет палить вовсю и попадет в Марину! Осетров во второй раз уже выстрелил в Авдонина… Ну в это самое время я и нажал курок… И все перепутало, смешало эхо! Да-да, Ольга Арчиловна, Авдонина убил я! — с каким-то тихим отчаянием признался Гай. — С обрыва, с того самого места, куда по иронии судьбы через несколько часов опустился вертолет с вами…