Хищницы

После процесса Владимир Ковалевский, что называется, одумался. Закончил Петербургский земледельческий институт, несколько лет прожил в своем имении под Харьковом, стал специалистом по экономике сельского хозяйства.

В 1879 году Ковалевский обратился с просьбой к своему издателю (Владимир Иванович печатал статьи научно-экономического содержания), заслуженному генералу Сергею Зыкову, оказать ему содействие при поступлении на государственную службу. В том же году Ковалевский получил место в министерстве государственных имуществ и быстро продвинулся по службе. С 1884 года он стал вице-директором департамента в министерстве финансов. Но полиция обратила внимание на то, что бывший нигилист занимает высокий государственный пост, и ему пришлось покинуть свою должность.

Владимир Ковалевский был одним из лучших в России специалистов по экономике и финансам и отличался блестящим административным талантом. Новый министр финансов Сергей Юлиевич Витте лично попросил за него влиятельного при дворе князя Владимира Мещерского.

Князь Мещерский вспоминал позже разговор с С. Витте: «Да ведь Ковалевский… не только либерал, но и красный». Витте на это мне сказал: «И государь того же мнения, а между тем он теперь перестал быть красным, и жаль было бы такого способного человека не утилизировать».

Ковалевскому устроили встречу с Александром III. После нее Владимир Иванович и получил должность директора департамента торговли и мануфактур. Ковалевскому прочили в будущем министерскую должность, которую он вероятнее всего и получил бы, если б не одно обстоятельство.

«Он наверное сделал бы совершенно выдающуюся карьеру, если бы не его слабость в отношении женского пола, слабость, благодаря которой недостойные женщины его эксплуатировали…», – так в своих мемуарах описал Владимира Ковалевского Сергей Витте. Под «недостойными женщинами» Витте, очевидно, имел в виду Елизавету Шабельскую, именно связь с ней сломала Ковалевскому карьеру.

Шабельская приходилась Владимиру Ивановичу свойственницей – ее родная сестра состояла в браке с его братом. Они были знакомы с юности, их имения располагались рядом. Так что в Нижнем Новгороде Елизавета просто возобновила знакомство.

Ковалевский женился случайно, супругу не любил, но соблюдал внешние приличия. Детей у них не было. Владимир Иванович пропадал на службе, часто уезжал в командировки за границу и в провинцию. Он имел твердую репутацию бабника, но это представлялось делом обычным; сильных увлечений, способных нарушить семейный покой, Ковалевский не допускал. Но в Шабельской шик и порок сочетались так заманчиво, что директор департамента потерял голову.

Шабельская была немолода – в 1896-м ей исполнился 41 год. Ее характер к этому времени сделался почти невыносимым. «Интересно с нею было, но и жутковато. Истерия, морфий и портвейн сделали ее одной из самых диких женщин, которых когда-либо рождало русское интеллигентное общество», – вспоминали современники.

На нижегородской выставке главным развлечением для большинства участников и гостей были рестораны и кутежи. Там Шабельская особенно выделялась. Современники так описывали выходки Елизаветы Александровны: «Во время всероссийской выставки на большом обеде обращала на себя всеобщее внимание, неумеренно пила вино, бесцеремонно обращалась со всеми и вообще держала себя слишком развязно… Старалась подчеркнуть свою близость к товарищу министра финансов».

Шабельская, и правда, сразу поняла: Ковалевский – ее шанс, быстрый и стопроцентный путь к успеху. Тем более, вел Владимир Иванович себя соответствующе. Талантливый чиновник и государственный деятель, в отношениях с Елизаветой Александровной Ковалевский хотел явно не повелевать, а подчиняться.

Шабельская просто не могла не воспользоваться этой его слабостью.

В конце века. Любовь

Выставка заканчивается, Шабельская уезжает в Берлин. Но ненадолго. Влюбленный Ковалевский забрасывает ее письмами: «Если бы все женщины были, как Эльзочка, то мир был бы счастлив». Ковалевский посылает Шабельской деньги, умоляет бросить Гардена и поскорее вернуться из Берлина.

Но она как будто специально медлит, мучает его. Ковалевский теряет терпение. Письма чиновника становятся еще более страстными, он упражняется в поэтических нежностях: «моя любимая девочка, дорогой Эльзас», своей «звездочке» он обещает посвятить всю жизнь, а себя называет «исполосованной жизнью собакой», спасти которую способна лишь она – Шабельская.

Владимир Иванович писал: «Как хорошо все пришлось ко мне в тебе, ты выше всех женщин, я ниже всех мужчин».

«Вспомни того, на кого ты смотрела грустными глазенками, уезжая в Берлин. Там можешь купить себе собачку и что пожелаешь, а попугая найдем в Петербурге… Приезжай в Петербург, я найду для тебя занятие. О материальном благополучии ты не беспокойся. Приезжай трудиться вместе. Все, что у меня, будет твое…»