Хищные птицы

— Зови меня, пожалуйста, просто Долли, — сразу же предложила девушка. — Что же касается ожидания, то я начала готовиться к встрече с тобой с того самого момента, как мы расстались вчера у дверей нашего общежития. — По ее тону нельзя было определить, говорит она серьезно или шутит. Она пристально посмотрела на Мандо и, казалось, только сейчас обнаружила безобразный шрам у него на щеке. Еще раз скользнув по нему взглядом, она спросила, откуда у него эта отметина.

В течение всего обеда она оживленно болтала, рассказывая о себе, о своей парижской жизни, лишь вскользь упомянув о своей семье, о годах японской оккупации. Она также расспрашивала его о Европе, проявив особый интерес к его любовным похождениям. Ей было интересно знать, кому он отдает предпочтение — испанкам, француженкам или итальянкам. По ее мнению, все они должны были добиваться его любви. И уж конечно, она ни словом не обмолвилась ни о полковнике Мото, ни о лейтенанте Уайте, ни тем более о своих гонконгских впечатлениях…

— Да, я встречал немало красивых женщин здесь, в Европе, но ни одна из них не заставила мое сердце биться чаще, — скромно ответил Мандо, и взгляды их встретились.

— Вот это да! Это можно только приветствовать, но странно, неужели за все время у тебя не было девушки? Девушки, в которую ты был бы хоть немного влюблен?

Мандо на минуту задумался, а затем с некоторым смущением признался, что девушка у него была, когда он жил в Брюсселе.

— Она была фламандка, — пояснил он. — Молодая, лет двадцати двух, но выглядела несколько старше. Рыжие волосы, голубые глаза. Однажды я бродил по торговому центру в Брюсселе — «Бон Марше». Там, знаешь, всегда полно народу. И вдруг слышу чей-то дрожащий голос: «Не хочешь ли поразвлечься?» Я обернулся и увидел прекрасное лицо, на котором были написаны и робость, и страх, и нужда. «Сколько?» — прямо спросил я. «Не дороже того, что ты только что разглядывал», — ответила она. А разглядывал я отличную английскую курительную трубку. Мне показалось, что она голодна. Я повел ее в ближайший ресторан. Она ела за двоих, выпила две кружки пива, а насытившись, посмотрела на меня, не мигая, и сказала, что теперь готова сделать все, что я захочу. Она решительно взяла меня за руку. На улице дул страшный ветер, приближался вечер, но вести ее к себе в отель я не решился. Мы взяли такси и поехали к ней домой. В подвале, куда она привела меня, на широкой кровати спали два малыша. «Это мои дети, — тихо проговорила она. — Они теперь сиротки. Отец погиб на войне. И мне ничего другого не остается, надо же их кормить». Пока я был в Брюсселе, ей не приходилось слоняться по улицам в поисках клиентов. Она могла проводить вечера со своими детишками.

Долли глубоко тронул рассказ Мандо.

— Теперь я не просто тебя уважаю, я преклоняюсь перед тобой и хотела бы поцеловать твою руку. Я чувствую себя Магдалиной перед лицом Христа. — Ее благоговейный взгляд был устремлен к Мандо.

Из ресторана они отправились бродить по Парижу.

— Тебе непременно надо побывать в Лувре, — посоветовала ему Долли. Как выяснилось, она неплохо разбиралась в западноевропейском искусстве. Они долго бродили среди великолепного собрания картин всех эпох и народов. Сумерки застали их в укромном уголке собора Парижской богоматери. Он смотрел на Долли в то время, как она истово молилась, и не мог отвести от нее глаз. Вечером они гуляли в Булонском лесу. Проводив ее до дверей пансионата, Мандо намеревался отправиться к себе в гостиницу, но Долли остановила его:

— Зайди за мной часа через два.

— Разве ты не устала? — удивился Мандо.

— Здесь, в Париже, когда сердцу радостно, человек не устает, — весело ответила она. — Я буду ждать тебя. Давай поужинаем где-нибудь в ночном клубе.

По пути в гостиницу Мандо размышлял о том, что все это больше похоже на какую-то фантасмагорию. До войны он для Долли был не более чем предмет интерьера в их богатом доме, а ныне он чуть ли не любовник высокомерной красавицы Монтеро.

— Чертовщина какая-то… — произнес он вслух, закуривая сигарету.

Глава тридцать четвертая

Долли вышла к нему в роскошном вечернем туалете от Диора, дополненном со вкусом подобранными драгоценностями. Ее волосы источали едва уловимый аромат тонких французских духов.

— Ты выглядишь просто великолепно. С тобой не сравнится никакая Мона Лиза.

— Спасибо. — Девушка зарделась от удовольствия. — А скажи мне, Мандо, что тебе больше всего во мне нравится: прическа, платье или духи?

— Мне нравится все, но больше всего — ты сама. Даже если б ты сделалась вдруг лохматой, если бы исчез аромат духов и если бы на тебе оказалось самое дешевое платье.

Долли рассмеялась.

— Ну, говори, куда мы теперь направимся, Я ведь в Париже новичок, — обратился к ней Мандо, как только они уселись в машину.

— Сначала ты скажи, что ты хочешь на ужин: французские, американские или испанские блюда?

— А разве найдется в Париже человек, который бы пожелал есть американские блюда, кроме самих американцев, конечно? Бутерброды с сосисками и свиные отбивные?