Хищные вещи века

– Конкретно… – повторил я. – Конкретно я предлагаю столетний план восстановления и развития человеческого мировоззрения в этой стране.

Оскар неприязненно сморщился, а Мария сказал желчно:

– Ха-ха! Я говорю с вами серьезно.

– Я тоже. Нужны не сыщики и не опергруппы с автоматами.

– Нужно р е ш е н и е ! – сказал Мария. – Не разговоры, а решение!

– Я предлагаю именно решение, – сказал я.

Мария побагровел.

– Нужно спасать людей, – сказал он. – Души мы будем спасать потом, когда спасем людей… Не раздражайте меня, Иван!

– Пока вы будете восстанавливать мировоззрение, – сказал Оскар, – люди будут умирать или становиться идиотами.

Я не хотел спорить, но все-таки сказал:

– До тех пор пока человеческое мировоззрение не будет восстановлено, люди будут умирать и становиться идиотами, и никакие опергруппы здесь не помогут… Вспомните Римайера, – сказал я.

– Римайер забыл свой долг! – яростно сказал Мария.

– Вот именно, – сказал я.

Мария захлопнул рот и, сорвав очки, некоторое время молча вращал глазами. Он был, несомненно, железный человек: просто-таки видно было, как он загоняет свое бешенство в желчный пузырь. Через минуту он был уже совершенно спокоен и мирно улыбался.

– Да, – сказал он. – Я, кажется, вынужден признать, что разведка как общественный институт окончательно деградировала. Видимо, последних настоящих разведчиков мы перебили во время путчей. Нож – Данцигер, Бамбук – Савада, Кукла – Гровер, Козлик – Боас… Да, они продавались и покупались, у них не было родины, они были подонками, люмпенами, но они работали! Сириус – Харам… Он работал на четыре разведки, он был мерзавец. Он был грязная скотина. Но если он давал информацию, то это была настоящая информация, ясная, точная и своевременная. Помню, я приказал повесить его, не испытывая никакой жалости, но, когда я смотрю на сегодняшних моих сотрудников, я понимаю, какая это была потеря… Ну хорошо, ну не удержался человек, стал наркоманом, в конце концов, Бамбук-Савада тоже был наркоманом. Но зачем писать лживые донесения? Ну не пиши их вообще, уволься, извинись… Я приезжаю в этот город в глубокой уверенности, что знаю его досконально, потому что у меня здесь уже десять лет сидит опытный, проверенный резидент. И вдруг выясняю, что ровно ничего не знаю. Каждый местный мальчишка знает, кто такие рыбари. А я не знаю! Я знаю только, что организация «КВС», занимавшаяся примерно тем же, чем занимаются нынешние рыбари, была расформирована и запрещена три года назад. Я знаю это из донесений моего резидента. А в местной полиции мне сообщают, что общество «ДОЦ» возникло два года назад, и этого из донесений моего резидента я уже не узнал… Я беру элементарный пример, мне, в конце концов, нет никакого дела до рыбарей, но это же превращается в стиль работы! Донесения задерживаются, донесения лгут, донесения дезинформируют… донесения, наконец, просто выдумываются! Один явочным порядком увольняется из Совета и не считает нужным сообщить об этом своему начальнику, ему, видите ли, надоело, он все собирался сообщить, да как-то не нашел времени… Другой, вместо того чтобы бороться с наркотиками, сам становится наркоманом… А третий философствует!

Он горестно мне покивал.

– Поймите меня правильно, Иван, – продолжал он. – Я не против философствований. Но философия – это одно, а наша работа – это совсем другое. Ну посудите сами, Иван, если нет тайного центра, если имеет место стихийная самодеятельность, то откуда эта скрытность? Эта конспирация? Почему слег окружен такой таинственностью? Я допускаю, что Римайер молчит потому, что его мучают угрызения совести вообще и в частности за вас, Иван. Но остальные? Ведь слег не запрещен законом, о слеге знают все, и все таятся. Вот Оскар не философствует, он полагает, что обывателя просто запугивают. Это я понимаю. А что полагаете вы, Иван?

– У вас в кармане, – сказал я, – лежит слег. Идите в ванную. «Девон» на туалетной полочке – таблетку в рот, четыре в воду. Водка в шкафчике. Мы вас подождем с Оскаром. А потом вы нам расскажете – громко, вслух, своим товарищам по работе и подчиненным – о своих ощущениях и переживаниях. А мы… вернее, Оскар пусть послушает, а я, так и быть, выйду.

Мария надел очки и воззрился на меня.

– Вы полагаете, что я не расскажу? Вы полагаете, что я тоже пренебрегу служебным долгом?

– То, что вы узнаете, не будет иметь никакого отношения к служебному долгу. Служебный долг вы, может быть, нарушите потом. Как Римайер. Это слег, товарищи. Это машинка, которая будит фантазию и направляет ее куда придется, а в особенности туда, куда вы сами бессознательно – я подчеркиваю: бессознательно – не прочь ее направить. Чем дальше вы от животного, тем слег безобиднее, но чем ближе вы к животному, тем больше вам захочется соблюсти конспирацию. Сами животные вообще предпочитают помалкивать. Они знай себе давят на рычаг.

– На какой рычаг?

Я объяснил им про крыс.

– А вы сами-то пробовали? – спросил Мария.

– Да.

– И что?

– Как видите, помалкиваю, – сказал я.

Некоторое время Мария сопел. Потом он сказал:

– Ну, я не ближе к животному, чем вы… Как это вставить?